Сергей Шаргунов Первую повесть он написал в тылу врага. С декабря 1943-го по январь 1944 года. Тридцать дней, не отрываясь от стола, писал о плене, откуда бежал. Повесть напечатали лишь в 1986-м. "Это мы, Господи!" Написанная парнем, которому двадцать с хвостиком, книга обжигает. Ранний мемуар о страданиях - есть такая русская литература, вы ее знаете, и эта литература высока. Пытки, расстрелы, каторжный труд, побеги┘ Документальная фиксация кошмарной яви, зверские картины, обнажение зла. И сюрреалистические видения, что посещают пленного "доходягу". Торжество метафизики, как назвал эти пограничные шатания рассудка другой узник.
Константин Дмитриевич Воробьев писал повести, но был романистом. Автором одного большого романа. Так древнерусские повести слагаются в единую гулкую поэму. "Я в самом деле пишу роман. Сюжет его - просто жизнь, просто любовь и преданность русского человека земле своей, его доблесть, терпение и вера".
Воробьев выбивается из числа собратьев по перу (фронтовиков и деревенщиков), совестливых, многое испытавших, сильных художников и т.д. какой-то уж совсем необычайной сиротливостью┘ Его, что редко для литератора, не заподозришь в наигранности.
Родился и вырос в небогатой многодетной крестьянской семье. За неопубликованное стихотворение "На смерть Кирова" исключен из комсомола, однако не затаился, переехал в Москву, где в 1937-м стал ответственным секретарем редакции фабричной газеты. Зимой 1941 года, сражаясь на фронте в составе роты кремлевских курсантов, попал в плен. Прошел через лагеря на территории Литвы. Бежал из плена, организовал партизанскую группу, влившуюся в литовский партизанский отряд.
Манера Воробьева, если изъясняться языком теории, - "сентиментальный натурализм". Темы Воробьева, если обобщать, - война и деревня. Но язык не повернется обобщать.
"Убиты под Москвой" - начало войны, гибнут отборные бойцы, весь мир рушится под бомбами, и из грязи, из отчаяния, из смерти возникает первозданное чувство таинственного Замысла о Человеке. Смысл есть. И это постигается тогда, когда смысл попран, когда любимая гибнет "в сизом кусте взрыва", как в военной повести "Крик".
Деревенские книги Воробьева о жестоко влекущем красном магните государства. Сырые, насупленные, с запотевшими окнами избушки кромсают без жалости стальные колеса индустриализации. "Почем в Ракитном радости" - о прототипе Павлика Морозова, восторженном сельском корреспонденте, чья заметка раскулачивает его дядю. Но итог светел. Оба встречаются в лагере. И принимают друг друга, узнают не просто формальными родственниками, а частицами одной радостной русской жизни, которая на самом деле страшна лишь для непонимающих.
Последняя вещь Воробьева "Вот пришел великан..." про дотошный поиск человеком свободы и честного пути. Здесь экзистенциальная истина: в самых мирных обстоятельствах мы все равно словно бы на допросе, и лампа бьет в глаза. А еще осталась недописанная "...И всему роду твоему".
Деревня и война. В немощи и крови - легкое дыхание. Обыденная теплая тянучка дней? Тоска и ложь.
Воробьева не особенно вспоминают (хоть и наградили посмертно Солженицынской премией). Воробьев был настоящий. Его последние годы: нищета, небрежение окружающих. Так умер Моцарт. И Шаламов. Так и положено настоящему. Весь наш народ, светлый умом и скромный социальными инстинктами, - настоящий. Близится юбилей Победы. Чистые сердцем старики, получившие подарок в виде очередных "реформ", забыв обиду, прослезятся под гром концерта и дежурные речи высших чинов. Опрокинут стопки. В память и во здравие.
Только что я вернулся из обездоленного Воронежа, где пытался раскачать народ. Окраина города. Среди бесконечного снега и бесконечного ветра стоит серая развалина. Памятник войне. Когда-то тут была детская больница. Теперь развалина. Шатает ее ветер. Убеляет снег. Почему-то, глядя на этот "природный памятник" истории, я отчетливо подумал о Константине Воробьеве. Будто его дух поселился в этих заброшенных военных камнях.
А в Москве вдруг узнаю: у Воробьева - юбилей. Второго марта. Тридцать лет смерти. Хорошо бы любить вслед за ним "бесконечно огромный серый мартовский день, звезды, гармошку, богородицыну траву на полу хаты..."
