Сергей Шаргунов Бывают случаи, когда персона автора окончательно сливается с созданным им литературным произведением. Если нам говорят: "Данте" - мы отвечаем: "Божественная комедия", не задумываясь о том, что перу неприкаянного итальянца принадлежит добрая тысяча философских сонетов. Солженицыну повезло еще больше - в сознании массового человека он слился не только с "Архипелагом ГУЛАГом", но и с самим советским экспериментом по выведению новой породы счастливых, социально сознательных граждан. В границах этого слияния возможны (и существуют) представления о Солженицыне, как о писателе # 1, с появлением которого писать по-старому уже нельзя, с одной стороны, и как о первом советском правозащитнике, чья великая книга поставила на СССР толстую типографскую точку.
Мифы выявляют потребность собственного опровержения, и мифы о Солженицыне в особенности, потому как вся следующая за "ГУЛАГом" деятельность писателя успела народить целую кучу маленьких мифчиков. Известный эпизод в "Новом мире": Твардовский с расширенными глазами убеждает Александра Исаевича изменить в "Иване Денисовиче" все "х", на "ф" и особенно подумать над лагерным "смехуечки". Солженицын отказывается со свойственной человеку-эпохе категоричностью, а Твардовский сотрясает коридор:
- Но ведь тогда вещь не пройдет!
- Я ждал признания тридцать лет, подожду еще! - услышав такой ответ, все дамы пали, а мужчины поскакали в курилку распространять: вы знаете, это что-то новое, тверд, как гвоздь, начинается!..
И, действительно, началось. Солженицын стал не просто известен, но знаменит в один день. Подтвердив всеобщие представления о "совести нации", он оказался еще и блестящим писателем! За "Одним днем Ивана Денисовича" последовали "Матренин двор", "Для пользы дела", но главное было впереди.
Сложность заключается в том, что, говоря об "Архипелаге ГУЛАГе", мы должны держать в уме не литературный успех Солженицына, а, так сказать, своеобразие советского общества. Не надо забывать, что книга, рассуждавшая на тему четвертьвековых сроков, заслужила бдительное внимание государственных органов - за ее чтение давали десять лет. В том, что сегодня она продается во всех магазинах, заслуга Александра Исаевича несомненна. Владимир Войнович часто говорил о том, что Солженицын застал советскую власть врасплох. Он был известен главным образом тем, что его неутомимо притесняли, но тронуть не могли - западные радиостанции повторяли заветную фамилию с упорством попугая. Когда Александра Исаевича, наконец, арестовали, общество скандализировалось: "Все думали, теперь его просто убьют", - сообщает Войнович. Миф развивался, набирал обороты, ведь, известно же: заметив Солженицына со свежей бородой, Твардовский испугался, что писатель собирается мимикрировать под помора и пересечь границу. Какие только фантазии не бродили в голове советского человека!
Бородатый, степенно рассуждающий о благости царя и пользе веры, писатель # 1 поселился в Вермонте, а советская печать горячилась: дескать, "ГУЛАГ" был напечатан на деньги ЦРУ и читать его просто невозможно из-за чудовищных неологизмов автора. Это ложь. "Архипелаг ГУЛАГ" написан легким кружевом, эта одна из немногих книг ХХ века, которой стоит посвятить ночь.
Обвинения в адрес писателя вполне традиционны. Одни умаляют его художественный дар и представляют только лишь ярким общественным деятелем, другие в разговорах не тему "Погода сошла с ума" сообщают: да, писатель-то неплохой, зачем только в политику лезет?
Главное - в большом.
В пути пусть личного, но подвижничества. В твердости и совестливости. В книгах, всегда звучащих как судейский вердикт. Одна из которых - исторически неизбежно - поставила на СССР толстую типографскую точку.
