Сергей Шаргунов Сегодня, только не в 2003-м, а в 1457 году, в городе Майнце издали первую точно датированную печатную книгу - Псалтырь. Первая книга, в которой указали имена издателей.
Интересно? Тема к месту, если продолжить дискуссию последних наших номеров.
Псалтырь как Матрица - скажу пошловато. Нравственное содержание - прелестная закладка. Но "Цветы зла" не сильно отличаются от книги псалмов. Жизнь да смерть, любовь да красота, и разные представления об этом. Стеклянные шары крутят разные человечьи руки, мытые и закопченные, когтистые и с подстриженными ноготками┘ И солнечные блики по-разному играют.
Каждый пишет примерно об одном. Потому что пишет человек, а не осетр и не орангутанг. Потому что мир - заданность, и все мы находимся в положении потребителей впечатлений. Уместно вспомнить спор эротически убеленного Гете и чистого Шопенгауэра. Молодой философ нахамил мэтру: "Мира бы не существовало, если б я его не осмыслил". Пораженный дипломат долго (якобы мудро) молчал, а потом сказал: "Юноша, вашего осмысления не существует, если мир его не озарит". Авторство есть апофеоз самоощущения, мои симпатии на стороне Шопенгауэра.
Первая книга была Пустырем, который неизбежно застроили томами. Люди, колотившие друг друга ослиными челюстями, в конце концов разбили парки, запустили фонтаны, возвели дома и каждому дому выдали нумерацию. Формализм необычайно гуманен, гораздо больше, чем силуэт бизона на своде пещеры, или темный лик иконы, или песня со сказкой. От надвигающегося ужаса существования, от состояния "мыслящего тростника" спасает форма. Все, что безымянно, - бесчеловечно.
Реальность вовсе не конкретна, не расфасована по ящичкам - уклончива и мутна. Только форма делает книгу насыщенной, и Стиль - главное в литературе. Любая исповедальная искренность - тот же художественный прием. Без первичного понятия о Стиле художника одолеет акварель "ню" с произвольными плясками цвета┘
Известно, что под старость энциклопедист Руссо попросту спятил. Но не смирился. Он писал Богу письма и прятал их в алтаре. Бог не отвечал, и Руссо пришел к выводу: Бога нет. Речь не о том, насколько удачно был выбран путь сообщения с Господом. В глубоком смысле Руссо оказался прав. Все, что не стремится к выражению, - не существует.
Литература как форма жизни не ставит вопросов и не дает на них ответов, она заключает их под лингвистическое стекло. Затейливость этого стекла - вот тощий выгон авторского самовыражения.
Превознося значение содержания (понятия, заметим, удивительно стабильного), мы скатываемся до уровня фотографичности, отсутствия мысли. Образы реальности - бородатый лик, поющая девушка, лиса в гостях у зайца - не обладают художественной ценностью без авторской огранки. Образы даже не являются частью искусства, если не выхвачены из общего потока впечатлений.
Воздадим же, читатель, хвалу книжному корешку, из которого буйно лезут разные вершки!
"Всякое дыхание да хвалит Господа", - взывает Псалтырь к пестрому зверинцу.
Художников развязная мазня,
Поэтов выспренняя
болтовня...
Гляжу на это рабское
старанье,
Испытывая жалость и тоску:
Насколько лучше блеянье
баранье,
Мычанье, кваканье, кукареку, -
постинтеллектуально сознавался поздний Георгий Иванов. Но не сидел голой собакой на цепи, воя, как некто Кулик.
А писал книгу.
