Сергей Шаргунов В этот весенний день, только не в нынешнем, а в 1682 году в Пустозерском остроге (ныне Архангельская обл.) в земляном срубе сожгли протопопа Аввакума и других вождей старообрядчества.
Странная страна Россия, где всегда будут сочетаться пылкие бунтари и охранительные оболтусы. Всегда будет бытоулучшительная партия и партия войны, партия скуки и партия песни.
Отправляясь в Саратов (на суд к Лимонову), я взял с собой Аввакумово "Житие". Со мной в купе ехал мужичонка и, сально хмыкая, читал книжку про Остапа Бендера. Потом появился алкоголь. Наконец допились до того, что он извлек пресловутое удостоверение и стал проповедовать: "Мы вас пасем. Мало ли набедокурите! Главное, чтобы в норме все было┘"
В том поезде ехали сторонники и противники Эдуарда. Разные люди неслись в Саратов, в оглушительную точку немоты, в нулевой архетипичный город. Ехала "контора" - Россия скотства, соглядатаев, среднего кошелька. Но ехали и панки-недоноски, прокуренные, визгливо ржущие, с лозунгом "Пытать и вешать!".
Собственно, национал-большевизм - это то же двоеперстие, та же апелляция к проигравшей схеме. Однако когда Лимонов обещает "переделать Россию на свой вкус", а Аввакум заклинает Никона: "Пропадай скорей под землю, адов пес" - не будем воспринимать все буквально. В их словах вместо уверенности в торжестве - мазохистское упоение. Их пафос в неизбежном аутсайдерстве и крахе. О, это сладкое слово "приговор"!
Для одиночек, увлекаемых ударной волной, идеология побоку. Отсюда узколобость, упертость, грубость оценок - так проще, не придется отвлекаться на неразрешимые сложности мироздания┘ Эти одиночки сложны настолько, что их борьба перехлестывает за край мира. Есть только инстинкт удара и предчувствие вечного тоскливого покоя где-нибудь в лугах под луной, в Другой России, где пепел хрустит на зубах┘ С позиций психиатрии такие одиночки невменяемы.
Аввакум был слаб. Его "Житие" с самовозвеличиванием и самоопусканием - некий аналог "Эдички". Раскрытие своей ранимой, в общем-то, женственной натуры. Истории про то, как увидел мертвую скотинку и прослезился, про то, как пришла блудница исповедоваться, а он вдруг возбудился┘ Лимонов расписывает свои ежедневные тюремные отжимания от холодного пола, бахвалится окаменелостью мышц, Аввакум в ледяном заточении сучит ногами, и стопы у него "звенят, как кирпичи". Оба, кстати, новаторы в области стиля, недруги культурной паутины┘ У обоих - дрожь желваков, призывы драться против Системы, подростковая жажда объединять свои горстки по всей Руси.
Приговор огласили. Приговоренных повели. В этот момент моя подруга Катя была в женском туалете. Из окна она видела, как пинают увозимых. Особенно досталось нацболу Пентелюку. Конвойный крикнул: "Фас!", и овчарка, хрипя, вцепилась ему в рукав. Рядом в туалете ревела лимоновская блаженная Настя, девочка-с-пальчик. Все это, конечно, страницы из "Жития".
Сожжение Аввакума не сопровождалось скандированием лозунгов, он сгорел мирно, на излете сил.
Эдуарду дали ужасно много. Приговор чудовищный. Но Эдуард за время отсидки, кажется, стал столь дезориентирован и надмирен, что уже не возмутился. Мы не услышали: "Мне нужна только свобода. Ура борьбе!" Как юродивый, он что-то наборматывал в бороду, озаренный фаворским светом. А волосы у него были спутаны в монашескую косичку.
Ни позы, ни самовлюбленности. Эстетство и политиканство куда-то отпали.
Уже не человек. Седой пепел.
Другая Россия за пределами этого мира┘
