Мы не мы

Выходцев из России/СССР приглашают ностальгические рестораны и магазины по всему миру.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Однако мы просачиваемся, конечно. Разными путями. По просроченным туристическим визам, по приглашениям мнимых родственников и незнакомых знакомых; мы отважно идем горными тропами через Македонию, имея при себе авоську со сменой белья и сто евро.

Эмиграция – как зазеркалье. В ней мы, благопристойные резиденты России, честные налогоплательщики и обыватели, не мигранты и не беженцы, тем не менее узнаем себя – как бы отраженными, более плоскими, но и более яркими, чуть карикатурными, с поменявшимися местами правой и левой сторонами, с чуть поплывшей в сторону рожей и надеждой на отечественное авось.

В каждом городке Шенгенской зоны – от скал Финляндии до бухт на островах Эгейского моря – где-нибудь в районе гавани обязательно найдется русский магазин. Такие продуктовые ностальгические мини-маркеты с русского производства майонезом «Кальве», воблой и баранками с маком, «Столичной», украинским шпиком и индийским чаем со слоном служат своего рода клубами здешним русским коммунам. Узнав, что вы только что с родины, вам предложат рюмку водки с огурцом, который вызволят из небольшого бочонка в углу заведения. «Сама солю», – похвастается хозяйка и махнет свою рюмку по-русски одним махом. Однажды в таком магазинчике я провел чуть ли не половину дня и перезнакомился с некоторыми завсегдатаями. Здесь попадались украинцы из Житомира и армянские греки, русские молдаване и карачаевцы, все, естественно, русскоязычные и все для местных – русские. Постепенно сложилась компания: молодой этнический грек из Кишинева, знающий английский язык, имеющий работу (о чем он сказал несколько раз) и пытающийся залучить к себе свою русскую жену, которой второй год не дают въездной визы, и немолодая пара – он русский еврей, проехавший уже Израиль, но соскучившийся по Европе, она русская из Харькова. Кажется, они и познакомились в этом магазинчике пару лет назад, да так из него и не вышли. Харьковская дама производила впечатление слегка не от мира сего, она говорила только о том, что не может выручить из российского плена сына от первого брака. «Как вас зовут? – между прочим спросила она. – Ага, Николай, приходите в пятницу к нам в гости». Потом долго говорили о видах на жительство, алчных адвокатах и бессердечной полиции, грозящей депортацией. «Да, – вдруг спохватилась харьковчанка, обращаясь к мужу, – у нас ведь света нет, Миша, значит, караоков не будет. Ну, до свидания, Эдуард», – попрощалась она со мной┘

Быть может, у нас в крови – безостановочное обживание все новых уголков мира? На месте нам не сидится, дома нам скучно. Гены Ермака, так сказать, играют? Ведь нынешняя русская мировая диаспора, надо полагать, шире и мощнее, чем даже еврейская или армянская. Русская речь слышна до самых до окраин мира, нам нужны и Африка, и берег турецкий, Лондон так вообще давно говорит по-русски и поет «Калинку», как Париж восемь десятков лет назад. Благо вот уже полтора десятка лет проблема у нас стоит не как при большевиках, а наоборот: не как выехать, а куда въехать.

Куда? Это, вообще говоря, все равно, школьного английского хватит и на Мадагаскаре. Лишь бы утечь к чужим берегам. Эта русская неразборчивость идет, по-видимому, от того, что и у себя на родине слишком многие из нас чувствуют себя если и не эмигрантами, то как бы гражданами мира. Типичная история: 40 лет, инженер, сократили, зарабатывала челночными рейсами Китай–Лужники, Турция – польский рынок во Львове, тюки, поборы, по десятку слов знает и по-турецки, и по-уйгурски, как тут не стать космополитом. И, конечно, с возрастом лучше жить на экваторе в шалаше под бананом, чем с содроганием ждать начала отопительного сезона в родном Череповце. Конечно, и климат, и бедность, и природная русская тоска, но прежде другого – потерян ответ на вопросы: кто ты, куда, зачем, что дальше? Никто не дает ответа, даже Птица-Тройка.

А ведь были времена куда тяжелее, но все-таки времена – не безвременье, и столь безудержно, все равно куда, без оглядки разбегаться наши соотечественники стали именно в последние годы, ведь еще недавно многие, сбежавшие некогда от коммунистов, возвращались. И Ермак здесь ни при чем. Это не завоевательный поход – это капитуляция и бегство┘

И все-таки, выпивая по третьей в русском магазинчике на краю ойкумены, вы не заметите, как пьете уже за Россию, услышите, что играет в глубине заведения русская песня, а на стенде у входа красуется «Комсомольская правда», воскресный выпуск. И полна русская церковь, и поет хор, и русские девушки после работы собираются в кружок, вспоминая былое и смахивая иногда, после сухого мартини, набежавшую вдруг под Аллу Пугачеву прозрачную эмигрантскую слезу. Хороша наша Россия, когда ты за границей в хорошем климате и в приличных экологических условиях, – так и тянет в поля послушать жаворонка. До появления русских таунов, на манер китайских, дело еще не дошло, если не считать Брайтон-Бич на краю Лонг-Айленда. Но дойдет. Потому что при всем уровне заграничной жизни – где им понять русскую душу, они ни семечки лузгать не умеют, ни грибы собирать. И мы, русские, обречены быть одинокими в чужом мире, а потому, как ни изворачивайтесь, обречены на самих себя.