Ветер на острове

Благодать южного берега: солнце, небо, прибой.
Фото Бориса Кауфмана (НГ-фото)

На набережной, как по приказу, закрылись все ресторанчики и таверны, и на верандах оказались груды сложенных столов и стульев; исчезли, будто их депортировали, иностранные отдыхающие в шортах; редкие англичане, обмотанные шарфами, еще слонялись с фотоаппаратами по булыжным улочкам; самые терпеливые торговки цепочками и дубленками еще кричали им в спины озябшими голосами good price, но в их голосах не было надежды. На остров пришла осень.

Теперь уже можно не валяться на пляже, пить анисовую узо и кофе по-гречески – сваренный в турке на песке, его у нас чаще называют кофе по-турецки.

И стало легко найти открытую веранду, затянутую, как в Париже, целлофаном, где сидят не туристы, а сами островитяне. Скажем, есть студенческие, где молодежь сидит часами и тянет из одного и того же длинного бокала сквозь трубочку холодный кофе со льдом, мороженым и капелькой коньяка – фраппе.

А есть для солидных господ в пиджаках и галстуках, с седой щетиной на черепе и в золоченых очках, все как один похожих на покойного Егора Яковлева и тоже пьющих только кофе. Это может показаться странным, но здешние жители почти не употребляют спиртного. Что ж, так было и в античные времена – только северные варвары пили вино неразбавленным.

Для винопроизводящей страны такая повсеместная трезвость, на сторонний взгляд, странна. Правда, аборигены очень много курят, особенно молодые девушки, и это при том, что на сигаретных пачках не предупреждают вяло, что, мол, Минздрав и так далее, а пишут прямо и энергично: курение убивает. А на другой стороне для вящей убедительности: вы будете умирать долго и мучительно. Девицы умирать никак не собираются и не выпускают сигарету изо рта.

Да что там: здесь многое странно на русский вкус. Скажем, при темпераментности местного народа – невероятная учтивость и предупредительность: если ты спросил дорогу, тебя не бросят, но доведут до перекрестка, чтобы убедиться, что ты все правильно понял и на верном пути.

Никакого недоброжелательства не только к пришлым, но и друг к другу. Вот таксист, перегородив узкую улицу, высаживает клиента, и они долго и задушевно прощаются. Сзади стоит уж пяток машин, но никто не сигналит. Паркуешься, как бегемот, – паркуйся, все будут терпеливо ждать. Если же ты услышал звук клаксона, значит – движется свадебный кортеж: по древней крестьянской традиции свадьбы играют осенью, когда уже есть молодое вино.

Когда задувает ветер и курортники исчезают, до начала марта остров становится маленькой благодатной страной. Апельсины и мандарины висят себе над головами, солнце знай светит, народ разбогател за сезон и работает теперь лишь до двенадцати дня, а сиеста уж не прерывается до вечера.

О воскресеньях и речи нет – закрыто все, включая рестораны, банки, магазины, – все, кроме церквей, очень домашних и уютных, без русской назойливой помпезности. Да и в будни часы работы, вообще говоря, произвольны, здесь клиенту нужна интуиция.

Чем же занимаются непьющие ленивые аборигены? Очень просто: они непрестанно гордятся своей страной, любопытствуют и неумолчно разговаривают. Они считают, что их пирамиды старше египетских, правда, никто никогда здешних пирамид не видел.

Аборигены просты, веселы и гостеприимны, и им охотно прощаешь их добродушное и наивное бахвальство. Как и любопытство: официант, таксист, продавец морских губок, которые по-прежнему добывают с эгейского дна ныряльщики, непременно спросят тебя where are you from и тут же сами подскажут – руссико, гуд, – русских они распознают на большом расстоянии. Еще бы: вот по тихой улице едет «Мерседес», из открытого окна во всю мощь орет голос какого-то русского тюремного барда, народ озирается, но понимает: едет русский.

Но однажды, переходя улицу на зеленый свет, я услышал резкий крик и бросился вперед, понимая, что сейчас задавят. Но нет, просто в автомобиле, остановившемся на красный, водительница разговаривала с подругой, сидевшей на соседнем сиденье.

Говорят здесь все, всегда, без остановки и очень громко. Принимая заказ, официантка не перестает говорить с хозяином. Часами говорят в кафе коллективно. На улицах – сами с собой. Если бы вылепить статую «Человек молчащий», то ее можно было бы числить по разряду гротеска.

Но и болтливость им впору простить. Хотя бы потому, что в день твоего отъезда ветер непременно стихнет, море, если смотреть с холма, замрет и притаится, остров напоследок обдаст тебя запахом цветов и фруктов, и, взлетев над морем на самолете, ты с тоской будешь смотреть на бесчисленные необитаемые безводны е мифологические острова и думать: вот где надо бы жить. Потому что там тебя больше нет.