Николай Климонтович
Войти к ней в доверие очень трудно.
Фото Петра Кассина (НГ-фото)
Что касается ее внешности и возраста, объемов и числа золотых коронок, то здесь множество вариантов. Но что внешность... Если составить реестр женских имен подмосковных торговых работников, отчего-то древнегреческое имя Зинаида почти наверняка займет первое место. Есть, конечно, и исключения, и на втором месте окажется скорее всего Света. Варианты: Таня и Галя. Но эта торговая ономастика – ради красного словца. Не в том дело, как ее назвала мама, ты будешь называть ее в любом случае «душа моя». Или «рыбка», если дело близится к выпивону.
Итак, Зина. Предуведомление. Почему нужно сторониться крупных торговых точек? Потому что там хозяином – какой-нибудь строгий брюнет и много постороннего персонала. Палатка – дощата, гуляют сквозняки, ассортимент подвозит на хромом вонючем «уазике» торопливый малый, ленящийся даже хлопнуть Зину по заду – работа на первом месте, девушки потом. Разгружается прямо на заднем газоне – Зина сама носит коробки макарон в подсобку. Войти в доверие очень трудно, потому что девушки этой категории на работе целиком посвящают все свое свободное время обсчету и обвесу. Эта работа требует сноровки и внимания, а народу перед вашей избранницей за день проходит до полутысячи. А потом еще надо пересчитать добычу, разложить на кучки: это – участковому, это – пожарнику, это – санэпидемнадзору, это – хозяину точки, это – детишкам на молочишко, а уж это – себе на булавки.
Легче завоевать сердце примы-балерины, живущей под аплодисменты, но на самом деле – одинокой, ищущей, видящей своих зрителей лишь как слитую массу во мраке зала, возвращающейся в одиночестве в пустой дом после ежевечерних триумфов. У Зины же клиент и зритель-обожатель всегда перед глазами, на расстоянии вытянутой руки, мелькает. Правда, у Зины муж ревнив, водитель дизеля. Старожилы говорят, что время от времени она выходит на работу с фингалом под глазом. Значит, любит, заключает народ. Денег через ее руки проходит много, но своих почти нет. Предложить выпить, пока помощница помогает, а муж на работе, – путь к сердцу.
Сидя на ящике из-под зеленого горошка нежного под именем "Бондюэль", придерживая пластмассовый стаканчик – в торговой среде даме пить одним махом не считается деликатным, – она расскажет вам, что замужем отнюдь не в первый раз. После второго стакана поведает, что мужу давно не изменяет, у нее взрослая дочь от первого брака и вообще ей пора за прилавок. И уйдет, покачиваясь. Напрашивается, как каравелла.
Что ж, собственно горошек и обращает нас к теме ботаники. Потому что, потерпев фиаско у Зины, только и читать учебник для пятого–шестого класса, обнаруженный в сарае. Вы морщитесь, а ведь наверняка не помните, как вывел Мичурин Иван Владимирович, родившийся в 1855 году при царизме, в Рязанской губернии, грушу Бере зимнюю при советской власти, а также Ренет бергамотный. Поделюсь по секрету: методом перекрестного опыления и скрещивания. Ученый-самоучка скрестил грушу и яблоню, и за это в саду на бывшей ВДНХ стоит ему бронзовый памятник – в шляпе и с палкой. Если, конечно, эти орала еще не украли и не перековали на мечи┘ Вот я и думаю, корпя над учебником, что будет, если нас с Зинаидой скрестить перекрестным опылением. Или, быть может, это уже произошло?
Хороший год, много и мило думается. Взошли сорняки. Слева колосится яблоня, справа – слива, соседка жалуется, что черная смородина померзла. Не успел Иван Владимирович вывести морозоустойчивый сорт – и соседка кручинится. Идут облака. Пора идти в палатку. Зинаида сегодня не в духе. Но без фингала – не разлюбил ли ее дизелист? Сосед по даче говорит, что к августу, готовясь копать картошку, Зинаида «берется за ум». Мерещится страшная картина: толстый такой ум, за который Зинаида держится двумя руками. Накрапывает. Зачем Зинаиде сажать картошку, когда она и так начальница палатки, а картошка входит в ассортимент? Оказывается, настаивает свекровь, мать дизелиста. Она из деревни, поясняет Зинаида, там принято сажать. А сама откуда?
Этот вопрос повергает Зинаиду в задумчивость, поскольку своего отца она не знает. Но мне в покачивании ее бедер мерещится что-то цыганское. Как и в ее смуглом лице, и в низком с хрипотцой от двух пачек сигарет "Парламент" в день голосе. Хотя она утверждает, что в ней бродят татарские крови. Бог его знает – на наших-то просторах при нашей простоте нравов каких только кровей нет в продавщицах дачных ларьков. Но цыганская версия мне ближе других. Потому что я замечаю, как раздуваются Зинины ноздри, если что-то не по ней. Потому что я понимаю: она умеет запрягать. Она – так и или иначе – дочь степей, и ей тесно в деревянной будке, ей душно в подсобке, ей скучно про дизель, ей бы тройку, ей бы к «Яру», ей бы милого друга с тугим портмоне и чтоб бросал сотни на ветер. Зеленых. Но она сидит на коробке из-под зеленого горошка нежного, чистит сухого леща, готовясь пить пиво «Жигулевское» из большой пластиковой бутылки┘
Тесна жизнь для нас с Зиной. А человек, как говорил Митя Карамазов, по-прежнему широк. Мы, закусывая лещом, друг друга понимаем. Мне тоже иногда мерещатся кони, гуляющие по молодой траве. Мне тоже кажется, что – стреножен. Нам бы с Зиной по хорошему жеребцу, пусть даже необъезженному, мы бы пустились сразу в галоп, с места – в карьер, только нас и видели. Мы бы скакали по ранним росистым пахучим лугам, а остановившись, слушали бы, как на рассвете поют птицы┘ «Спинку любишь?» – спрашивает меня Зина, подливая пиво в сосуд, сделанный из обрезанной банки от пепси-колы. И подает лакомую рыбью часть. Так может угощать только хороший друг.
