Игорь Плугатарёв Жуков улыбался┘
Я сделал это открытие, перечитывая не так давно его "Воспоминания и размышления" и рассматривая фотографии в этом маршальском трехтомнике. Снимки, на которых Жуков радуется, смеется, вдруг бросились в глаза, заслонив те, где он запечатлен суровым и неприступным.
1924 год. Улыбающийся командир 39-го кавалерийского полка Г.К. Жуков среди новобранцев...
1936-й. Комбриг Жуков откровенно, добродушно смеется. На очередных маневрах, уже в качестве комбрига, он захватил штаб бригады условного противника во главе с ее командиром в плен во время завтрака на поляне!
Должно быть, Жуков учился воевать (и воевал потом) с тем азартом, с той дерзостью, в которой помимо основательности, предвидения развития событий было место и, если можно так выразиться, боевой лихости. Впрочем, в те же годы - многим будет удивительно узнать это - Жуков юморил и буквально: лично участвовал в художественной самодеятельности, со сцены полкового клуба выступал с юморесками, с удовольствием импровизировал.
Но вот уже черный 1937 год. Не до юмора, быть бы живу. Сгущались тучи и над Жуковым. И если бы не Халхин-Гол┘ Он поехал в Монголию и надавал японцам так, что на многие годы проку хватило. Комкор Жуков тех дней - бесконечно счастливый человек. "Я был рад всему: нашему успеху, новому воинскому званию, получению звания Героя Советского Союза. Все это подтверждало, что я сделал то, чего от меня ожидали, а то, в чем меня раньше пытались обвинить, стало наглядной неправдой", - напишет он десятки лет спустя.
А вскоре Жукову довелось рассмешить и самого Сталина. Летом 1940 года молниеносным броском десанта и двух танковых бригад он захватил все мосты через реку Прут: через них румыны, отводя согласно договору с Москвой свои войска из Северной Буковины и Бессарабии, пытались вывезти оборудование заводов, материальные запасы. В результате румынский посол пожаловался в советский МИД и сообщил, что будто бы советское командование высадило с самолетов танковые части и разогнало румынские войска. Жукову по ВЧ позвонил Сталин:
- Какие танки вы высадили с самолетов на реку Прут?
- Никакие, - отвечал Жуков, - потому как не имеем еще таких самолетов. Это румынам с перепугу показалось, что танки появились с воздуха.
И услышал в трубку, как Сталин рассмеялся.
Но уже через несколько месяцев, в 1941-м, а затем и в 1942-м, Жукову было не до улыбок. Поэт-фронтовик Евгений Долматовский сорок с лишним лет спустя в "Песне о маршале Жукове" напишет: "Известно всем, какие бури/ Мы одолели в те года./ Над картой маршал брови хмурил,/ Не улыбаясь никогда".
Скорее всего именно с тех суровых месяцев и повелась о нем молва как о военачальнике, которому любые проявления человеческих чувств чужды. "Первую улыбку" на лице Жукова тот же Долматовский заметил только в День Победы: "В Берлине дымном после боя,/ С победой поздравляя нас,/ Явился маршал перед строем/ И улыбнулся в первый раз".
Действительно, ночью 9 мая 1945 года Георгий Константинович в кругу сослуживцев, однополчан пустился в пляс, предаваясь всеобщей радости, охватившей каждого.
Еще один эпизод, который стал известен лишь недавно. Когда на банкете в Карлсхорсте после подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии уже вовсю шло веселье, Жуков поманил к себе Лиду Захарову, своего личного фельдшера, одетую в тот час под официантку, и сказал:
- Возьми бутылку водки и хорошей закуски, отнеси Кейтелю┘
Спустя годы Лидия Владимировна рассказывала: сначала она подумала, что маршал разыгрывает ее. Все же ответила "Есть!", повернулась, а он не остановил. И она поняла, что Георгий Константинович не пошутил - приказал. Кейтель сидел за столом, подперев ладонью лоб, и, казалось, плакал. Оживился, увидев поднос с бутылкой и снедью, и произнес по-русски: "Спасибо".
А на Потсдамской конференции Жуков невзначай назвал Черчилля┘ товарищем. Тут же вывернулся, хитрец, - сымпровизировал тост за "товарищей по оружию". Но Сталина и прочих членов нашей делегации посмешил здорово. Верховный даже подначил его:
- Ловко это вы Черчилля в товарищи записали.
После войны для маршала настали тяжелые времена. Одна за другой следуют две почетные ссылки. Жуков командует сначала Одесским, а потом Уральским военным округом. Чувство юмора тоже выручало его в эти нелегкие для него годы. Прибыв в Одессу, сразу заметил, что дисциплина в округе оставляет желать лучшего, и на первой же встрече с руководящим составом сказал:
- Может быть, кому-то показалось, что к вам прибыл другой Жуков, однофамилец? Так нет, я тот же самый. А кто сомневается, тот еще будет иметь возможность рассмотреть меня поближе и убедиться...
О своем снятии с поста министра обороны в октябре 1957-го Жуков узнал, будучи в заграничной командировке. Он прибыл в Москву и на аэродроме спросил встречавшего его маршала Конева:
- И кого вместо меня?
- Малиновского.
- И то хорошо, - вздохнул Жуков, - а то я думал - Фурцеву.
(Фурцева была в ту пору министром культуры.)
Он снова обрел себя в работе над "Воспоминаниями и размышлениями". О том, как давались ему мемуары и как генсек Брежнев настоятельно пожелал быть увековеченным в них, писано не раз. Но в контексте нашего повествования есть все же резон напомнить, что сказал на это Жуков:
- Умный поймет┘
Это была горькая ирония, горькая усмешка.
На склоне лет у Жукова неожиданно завязалась переписка с ребятами из школы-интерната города Копейска, что под Челябинском, которые коллективно прочитали "Воспоминания и размышления" и отважились написать маршалу. Георгий Константинович ответил. А вскоре к нему приехала целая ребячья делегация.
- Не могу я принять ваших ребят, - сказал Жуков их наставнику.
- Почему, Георгий Константинович?!
Полководец чуть приподнял костыль и улыбнулся сдержанно:
- Маршалы должны красиво жить, красиво умирать┘
Не хочется заканчивать на грустном. Ведь в улыбке маршала Жукова - бесконечное обаяние. Обаяние, которое еще многие годы будет воздействовать на умы и сердца поколений.
