Екатерина Варкан -Леонид ПавловиЧ, вы десять лет вместе с Сокуровым. Вас связывают уже личные отношения или только работа?
- Работа. Мы не пьем вместе чай и не ходим друг к другу в гости.
- Как вы его ощущаете и кем?
- Я его на 10 лет старше, а мне кажется, что на 10 лет моложе. И это не просто пиетет, а осознание его личности. Он глубокий философ и интеллигентный человек и, кроме того, что он большой режиссер, еще и удивительный по своим качествам - глубоко нравственный и расположенный к людям, несмотря на кажущуюся пропасть и глубину, которая всегда ощущается.
- Он человек нашего времени?
- Я его реально вижу, но понимаю, что это подлинный классик. У меня есть моноспектакль "Монолог об Окуджаве", который я сыграл более 1300 раз, и мне приходилось встречаться с Окуджавой, которому я показывал свою работу. И тогда у меня было ощущение, что я сижу с живым классиком, так и здесь я это тоже точно знаю. Смешно, когда я наблюдаю амикошонство некоторых в отношении Сокурова. Вы попытайтесь понять, с кем вы рядом и что он хочет.
- И что он хочет?
- Он хочет помочь человечеству, как ни странно. Я не знаю, ощущает он это в себе или нет. Он заставляет нас думать, о чем не хочется думать, - о жизни, смерти, бессмертии. Его фильмы как хорошие романы русской и не только русской литературы XIX века.
- В чем актуальность его кино?
- Оно не актуально, оно всевременно.
- Леонид Павлович, ближайший проект Сокурова посвящен жизни японской императорской семьи в начале ХХ века. Вы уже репетируете роль японского императора Хирохито?
- Думаю, что и не буду. У меня сейчас другие планы. И потом все странно - возраст, японец. Хотя если предложат - не откажусь.
- Александр Николаевич упоминал, что после японской работы приступит к картине по мотивам произведений Гете. И все последние фильмы, начиная с "Молоха", станут как бы частями некоей четырехглавной эпопеи.
- Тетралогия - так называет ее Сокуров.
- Три картины основаны на документальных материалах с участием исторических личностей. Четвертая же не про Гете, а по мотивам.
- Я думаю, что это будет некое обобщение, резюме. Может быть, тогда только мы и поймем, что он хотел сказать предыдущими фильмами.
- Из бесед с Сокуровым я поняла, что, по его мнению, за всем стоит человек - за плохим и хорошим, низменным и высоким. Дьявола не существует.
- Я очень далек от религии, но все внутри нас, наверное.
- И как вам внутренне удалось представить таких разноплановых личностей, как то: Гитлер, Ленин и Чехов (картина "Камень". - Авт.)?
- Это счастье для актера, когда такого уровня режиссер видит тебя в том, в чем ты себя не только не видишь, но и не представлял ни в каком виде такую возможность. Я и о Чехове-то не мечтал и на него не похож. Это все сейчас говорят - ах, очечки, ах, бородка.
Что касается представления - это моя актерская работа. На мой взгляд, все три героя удачные. Но у меня хорошая театральная школа, которая четверть века не была использована. Я занимался жанром моноспектакля, что немножко другое, хотя театр всегда живет внутри нас. Но мне не нужно там было особо перевоплощаться. А здесь, что очень неожиданно для кино, перевоплощение до неузнаваемости.
- Сильный ли был грим, когда вы играли Гитлера и Ленина, и насколько менялось лицо?
- Лицо менялось напрочь - с гримом, конечно. Гримировались ежедневно по 4-5 часов, когда искали его - сидели на гриме просто целый день. Моя же главная задача была - глаза, которые не загримируешь. Для Ленина я специально попросил карие линзы - у кареглазых ведь другой взгляд. Если в Гитлере мои голубые глаза с его голубыми где-то совпадают, и это было самое трудное для меня в этом образе, у Ленина совсем другое выражение, и я этим горжусь.
- Вы играли людей, а не исторических персонажей, ни в коем случае не давая никаких оценок, хороши они или плохи. Изменилось ли в процессе работы и после отношение именно к этим личностям как к людям?
- Я очень многое узнал о них. Фромм стал моей настольной книжкой. Гитлер был для моего поколения исчадием ада, он и остается таковым, исчадием - для миллионов людей, сам же не ощущал себя так. Он ощущал себя сверхчеловеком, причем униженным, отсюда садизм и мазохизм. Унизить себя для того, чтобы возвыситься. Больной, конечно, человек, но не совсем псих. Он во все это играл и умел мгновенно заводиться - то скандалил, то затихал. В нем был актер высокой школы представления. Гитлер, кстати, брал уроки актерского мастерства, и сохранились фотографии, и позы с них он потом повторял на публичных выступлениях, отработав их до автоматизма.
И Сокуров начал работу именно с этого. Мы репетировали, отсматривая речь Гитлера на съезде в Нюрнберге, и я буквально начинал с того, что все его закатывания глаз автоматически повторял, говоря сначала по-русски, потом абракадабру, потом по-немецки. Затем только появился грим. У меня есть видеозаписи этих репетиций, и очень интересно теперь наблюдать, как сначала все неуверенно, а потом, по Станиславскому, вызревает зерно роли.
- А открылись ли вам в этом человеке какие-то положительные качества - может быть, любовь, преданность?
- А их и не было. Любви не было: несчастный, нелюбящий человек. У него было кредо, что он принадлежит Германии и не имеет права связывать себя с женщиной. Очень странно, но многие близкие ему женщины, пытались покончить жизнь самоубийством - и Ева Браун, кстати, дважды. Известно также, что Гитлер очень любил свою двоюродную племянницу, которая также покончила с собой в его квартире. Правда, есть версия, что он ее застрелил.
- А Ева Браун его любила?
- Думаю, что очень. Прорваться сквозь кордоны и окружение танков, чтобы умереть с ним вместе. Согласитесь - надо было очень любить человека.
- А Ленин? Это ведь наша история и наша культура, что делает его более близким нам.
- С Лениным было труднее, потому что приходилось преодолевать разные барьеры и чувства. Мы не знали слово "Бог", мы знали слово "Ленин", который "жил, жив и будет жить". И Сокуров показал полную трагедию этого человека не как у Гитлера, где мы наблюдали только пред-ощущение трагедии.
В один день жизни Ленина на экране режиссер вместил полтора года. Я имею в виду финальную сцену, после просмотра которой все говорят, что Ленин умер. А он еще не умер и ему полтора года мучиться.
- Что нового в нем для вас?
- Он был огненно-рыжий и весь в веснушках, которые тщательно заретушированы на фотографиях. Я изучил это досконально по фотографиям и кадрам кинохроники в альбоме, выпущенном к столетию вождя. И за каждую веснушку его боролся, за глаза - за линзы, потому что понимал - это нужно. И Сокуров это оценил потом. Слава богу, не пришлось закладывать ручку за жилетку и вперед рукой показывать, потому что мой герой к тому времени был уже парализован. Но приходилось эту руку подвязывать и ходить часами, чтобы привыкнуть.
- А симпатия возникла или жалость?
- Жалость. Между прочим, когда играл - не думал. Сняли, озвучили, потом Сокуров показал картину только группе. И я вдруг ощутил жалость и сострадание к этому человеку. Это, безусловно, сокуровская заслуга, он сумел выстроить финал, который придумал в Горках буквально перед последним днем. Этого не было в сценарии. Он посадил меня и в камеру говорил, что делать. В доли секунды пришлось лицом реагировать, потому что по роли слов не было.
- До какой степени вы впускаете героев в себя?
- Все равно стоит волшебное магическое слово Станиславского - "если бы". Когда бы я представлял себя Гитлером или Лениным конкретно, то через неделю меня бы отвезли в психушку. А это "если бы" - оно спасает, и для себя надо поставить тысячи "если бы": если бы я был в этом месте, в это время, руководил партией и страной. Они ставят непреодолимую преграду, чтобы не сойти с ума. Играя психа, надо быть очень здоровым человеком.
- Часто ли вы ходите к доктору, чтобы установить, что здоровы?
- Не хожу. (Смеется.) Но не хожу и в больницы за нездоровыми наблюдать, как это делают многие мои коллеги.
- Леонид Павлович, вы мистический человек?
- Нет, но под колпаком у Сокурова я нахожусь. Почти мистически получилось, когда его второй режиссер пригласил меня попробоваться на Чехова. Но уже через пять минут после начала беседы я понял по его взгляду, что он меня берет - по взгляду понял. А мы еще говорили часа два-три о театре, о жизни, о кино и только в конце беседы - через два часа - он сказал: "Ну, попробуем". И во мне родилось такое тихое удовлетворение.
- А на съемочной площадке некто, кроме Сокурова, откуда-то извне подсказывает вам, как действовать?
- Он явно все проигрывает внутри себя, и атмосфера, которую создает, - высший пилотаж. Александр Николаевич не любит репетировать, потому что боится заштампованности. Хотя актеру, наверное, нужно нарепетироваться, чтобы быть свободным. Сокуров всегда журил меня за то, что я много читаю и во мне много текста. Но подтверждение правильности своих действий я нашел в дневниках Олега Борисова, который считал, что актеру нужно много читать, потому что это закладывается в подкорку и, когда надо, вылезает непонятно как. Именно с этим я сталкивался, импровизируя.
- А что с интуицией? Я слышала от многих актеров, что только ей они доверяют в работе.
- Я не очень в это верю, хотя, может быть. Но на это не рассчитываю и должен хорошо знать, что делаю.
- Хорошо зная, часто ли вы ошибаетесь?
- Всю жизнь. (Смеется.) В работе же Сокуров стоит и меня держит - его доверие.
- А в жизни вы какой человек?
- Ох, зануда. (Смеется.) Со мной, я полагаю, очень трудно. Но, кстати, именно встреча с Александром Николаевичем, его преданность тому, что он делает, и полная отдача многое мне дали, и я понял: так только и надо жить, если чего-то хочешь добиться и сделать. При том что я, в общем-то, человек нечестолюбивый и много шишек было набито. Мне все давалось трудно. В театральный попал не с первого раза, что очень подорвало уверенность в себе. Сначала поступал во ВГИК вместе c Болотовой, Никоненко и Губенко и только на третий год попал к Борису Вольфовичу Зону, и это было счастье. Борис Вольфович был замечательным педагогом - лучшим, сам учился у Станиславского. Его первые ученики - Павел Петрович Кадочников, Николай Николаевич Трофимов, потом Зинаида Шарко, Алиса Фрейндлих, Иммануил Виторган. Мой курс тоже неплохой - Лев Додин, Наталья Тенякова. И вот во второй половине жизни я встретил Сокурова. Вообще оказалось, что я человек второй части жизни. Причем никогда не считал себя несчастливым: занимался любимым делом, что нас с Сокуровым и сближает.
- В одно мгновение буквально вы стали знаменитым. Как вы пережили эту славу?
- Я не чувствую себя знаменитым, просто фамилия стала известной. Когда сидишь с Жженовым и Тихоновым, понимаешь - они звезды. А я актер, который хорошо сыграл три роли.
- Словом, Леонид Павлович, лучей вы не ощутили.
- Славу я рассматриваю как возможность для поездки в Канн, где мне приятно бывать. (Смеется.)
