Георгий Мирский По крайней мере в двух пунктах я с профессором Асгархани полностью согласен. Первый: Иран действительно имеет, как и любое государство, полное право на развитие ядерной энергетики. «Иран просто стремится к тому, чтобы развивать свою ядерную программу», – говорит Асгархани. Но я должен здесь сделать оговорку: что значит «ядерная энергетика»? Например, Иран сейчас имеет ядерный реактор в Тегеране, вырабатывающий продукцию, необходимую для борьбы с онкологическими заболеваниями, а также построенный при помощи России реактор в Бушере. Оба объекта предназначены для мирных целей, и никто ни на каком уровне, включая МАГАТЭ и ООН, никаких возражений против этого не имеет и не может иметь. Спрашивается, развивает Иран свою ядерную энергетику или нет? Разумеется, развивает, и ему в этом не препятствуют. Но ведь Иран идет дальше и обогащает уран до более высокой степени, чем это нужно для осуществления мирной ядерной программы.
Напомню один весьма показательный факт: российский план 2005 года предполагал продолжение Ираном конвертации урана в газ в Исфахане при условии передачи обогащения урана России и закрытия обогатительного завода в Натанзе. Предполагалось, что Иран будет получать топливо для будущего реактора в Бушере из России и туда же отправлять топливо отработанное. В январе 2006 года США и Китай присоединились к основным силам, поддерживающим предложение России. Но состоявшиеся в феврале 2006 года переговоры не дали результата – Иран не принял ни первоначальное российское предложение, ни новую версию, предлагающую Ирану обогащение малой порции урана, недостаточной для создания оружия.
В 2007 году «шестерка» (постоянные члены Совета Безопасности плюс Германия) предложила Ирану чрезвычайно выгодные условия соглашения: строить атомные электростанции, принять Иран в ВТО, поставлять запчасти для гражданской авиации, обеспечивать приток инвестиций и т.д. Иран на это не пошел, так как в обмен ему предлагалось прекратить работы по обогащению урана.
В дальнейшем западные державы повторили предложение, и опять без результата. Наконец, Москва неоднократно предлагала следующую схему: низкообогащенный иранский уран отправляется в Россию, где его обогащают, переправляют во Францию, где из него изготовляют стержни, необходимые для загрузки в тегеранский реактор. Вот эти стержни и передаются Ирану, и реактор в Тегеране полностью оснащен для производства медицинской продукции.
Что может быть лучше, если речь идет действительно о мирном атоме? Казалось бы, скажи «спасибо», и вопрос исчерпан. Но нет, Иран и от этого варианта отказался. Опять вопрос: почему? Напрашивается одно логичное объяснение: тегеранские власти решили во что бы то ни стало сохранить за собой полный контроль над процессом обогащения урана, что позволит им довести уровень обогащенного урана с нынешних 20% до, возможно, 90%, а уже из такого материала можно производить атомную бомбу.
Второй тезис иранского ученого, с которым я согласен: ядерная программа в Иране стала национальной идеей. В Иране ядерная программа превращена в символ суверенитета и достоинства государства. Даже те иранцы, которые оппозиционно настроены по отношению к правящему режиму, были бы против свертывания ядерной программы. Потому, что создание бомбы даст гарантию безопасности и независимости Ирана.
Легко заметить, что речь идет о трех различных вариантах развития ядерной энергетики, но поскольку все они объединены под общей шапкой «ядерная программа», то разница между ними как бы смазывается. Вероятно, этого и хотели иранские власти: довести народное возбуждение по поводу ядерной программы, граничащее с паранойей, до такого уровня, когда любая уступка будет восприниматься как потеря лица, чуть ли не как капитуляция. Но понимают ли тегеранские правители, что тем самым они загнали себя в ловушку? Ведь при таком настроении народа действительно согласиться с резолюциями Совета Безопасности ООН (за которые голосовала и Россия, что профессор Асгархани категорически не одобряет), то есть прекратить дальнейшее бесконтрольное обогащение урана, означает сдачу позиций перед лицом врага, согласие с ущемлением суверенитета государства.
Правда, нельзя исключать и другой мотив официального разжигания истерии вокруг ядерной программы: иранские правители вообще не хотят примирения с Западом, особенно с Америкой. Профессор Асгархани недоволен тем, что МАГАТЭ и западные официальные лица сообщают, что «не доказан факт того, что Иран не стремится создать атомную бомбу». Слово «факт» тут явно не подходит. Как можно сказать, что намерение делать или не делать что-либо является фактом? Ведь факт – это нечто уже совершившееся, а что на уме у тегеранских правителей, кто это может знать, какой же это факт? А вот действительный факт: в мае 2009 года был опубликован совместный отчет американских и российских экспертов, работавших по поручению независимой международной организации EastWest Institute.
В отчете, озаглавленном «Ядерный и ракетный потенциал Ирана», указывается, что Ирану для производства ядерного взрывного устройства при условии, что обогащение урана дойдет до военного уровня, достаточно будет от одного до трех лет. Еще пять лет могут понадобиться для создания атомной боеголовки, способной быть доставленной к цели при помощи баллистических ракет. В сроки от шести до восьми лет Иран сможет создать баллистическую ракету, способную доставить ядерную боеголовку весом в 1000 кг на расстояние 2000 км. Вот это и вызывает тревогу мирового сообщества: по данным недавнего опроса, противниками превращения Ирана в ядерную державу являются 98% опрошенных в Германии, 96% в Японии, 95% во Франции, 94% в США, 90% – в Великобритании.
Профессор Асгархани разделяет мнение о сдерживающей функции ядерного оружия. Действительно, оно выполняло такую функцию в период «холодной войны» и, вполне возможно, предотвратило мировую войну. Но где гарантия, что так будет всегда и везде? Нет сомнения, что после того, как Иран станет ядерной державой, его примеру последуют другие государства региона, и ни у кого не может быть уверенности в том, что все лидеры новых ядерных стран окажутся столь же мудрыми, как советские и американские руководители в ХХ веке.
Иранский ученый не только убежден в сдерживающей функции атомной бомбы; он считает, что даже Америка, не говоря уже о других странах, спокойно «проглотит» превращение Ирана в ядерную державу. Аргументирует он это так: «Сейчас США терпят ядерные Северную Корею, Индию, Пакистан. Значит, смирятся и с Ираном». Вполне логично, если бы не было фактора Израиля.
Асгархани надеется, что Израиль вскоре исчезнет с карты мира даже без каких-либо активных действий извне. Он исходит из того, что геополитическое положение Израиля за последние годы ухудшилось. Абсолютно верно, но ведь накопление новых угроз вокруг еврейского государства может только усилить намерение его жителей и лидеров не допустить того, чтобы у Ирана появилось ядерное оружие, ведь из всех неблагоприятных для Израиля факторов, которые имеет в виду иранский профессор, самым опасным является, конечно, иранская ядерная угроза, а не ХАМАС или «Хезболлах».
Центральный пункт, стержень, хребет всего международного кризиса вокруг иранской ядерной программы – Израиль. Если бы Израиля вообще не было на свете или если бы не было неустанной тридцатилетней юдофобской кампании Тегерана (ведь не Ахмадинежад, а Хомейни первым сказал, что Израиль будет стерт с карты мира) – весь мир обращал бы на иранскую бомбу не больше внимания, чем на индийскую или пакистанскую. Все дело вот в чем: если Иран будет продолжать свой маршрут к 90% урану, рано или поздно (скорее всего через два года, три или пять лет) по его ядерным объектам будет нанесен удар, причем безразлично – одним Израилем или вместе с США. Полагать, что Америка оставит Израиль в одиночестве – большая ошибка, которая может стать роковой. Конечно, Обама меньше всего хочет войны с Ираном, но он не может не считаться с настроениями народа (60–70% поддерживают Израиль) и Конгресса. Да если бы даже Вашингтон отмежевался от Израиля и оставил бы его воевать своими силами, сами иранцы тут же ответили бы ударами по американским объектам, и США были бы втянуты в войну.
Таким образом мои расхождения с иранским ученым имеют глубокий и принципиальный характер.
