Владимир Семенов
Много фокусов: учимся смотреть на мир сами, а не через призму пропаганды.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Как соотносятся между собой идеология и прагматизм? Придется произнести это слово – диалектически. Система мировоззрения, не подкрепляемая конкретным жизненным интересом, зачахнет и будет рано или поздно забыта. (Сказанное не касается религии – отметим это и вернемся к светским вопросам.) Эгоизм, ничем себя не маскирующий, в конечном счете окажется менее эффективным в практической системе координат, чем решение утилитарных задач, замаскированное благородной риторикой.
В конце концов крайности, как всегда, сходятся: сегодня в мире доминирует не что иное, как идеология прагматизма.
Имена и сущности: противоречивые основания политических решений
За стенами монастырей и в университетских залах веками велась дискуссия между номиналистами и реалистами. Номиналисты утверждали, что, скажем, «дерево» – это только слово, а в природе существует исключительно конкретная осина под окном, дуб на пригорке, сосна на берегу, яблоня в саду. Реалисты возражали: конкретная яблоня в саду за полвека умрет, а еще раньше (причем в любой момент) ее можно спилить или сломать. Кроме того, каждое следующее мгновение эта яблоня не та, что была: сама она растет, гниет, а ее листва – распускается или опадает. Универсалия же дерева вечна и не подвластна ни тлену, ни порче; она и есть самая подлинная реальность.
Можно рассмотреть не дерево, а систему убеждений и эмоций человека. То есть: что первично – жизнь плоти или духа? Конкретные материальные интересы или необъятный космос человеческих убеждений и симпатий?
Соотношение материального и идеального, по убеждению основоположников марксизма, – «основной вопрос философии». Но будь это исключительно философская проблема, жить бы ей только в пыльных фолиантах да в студенческих конспектах. На самом деле это вопрос сугубо практический. Причем в отношении его действует следующая закономерность: в стабильные времена он уходит на второй план, а в кризисные эпохи, напротив, резко обостряется. Надо ли говорить, что сегодня мы опять «диалектику учим не по Гегелю»?
В ночь грузинской атаки на Цхинвал философствовать было некогда. Но перед признанием независимости Абхазии и Южной Осетии времени на размышления хватало. Не последний вопрос, стоявший перед теми, кто принимал решение: как поведут себя члены Европейского союза? Что возобладает – прагматика или идеализм?
Прагматику, заметим, в этом контексте часто переводят в русло чисто материальных интересов – российско-европейского энергетического сотрудничества. Но не обострять отношения на самом общем уровне, не накалять мировую атмосферу – соображение столь же прагматическое. А приоритеты идеологического свойства – встать грудью на пути «российского империализма», не поколебать евроатлантическую солидарность, поддержать «молодую грузинскую демократию»; однако тут же не забудем и вполне материалистические основания беспокойства за судьбу трубы Баку–Джейхан. Аналитики этот клубок должны были распутать и дать выверенный прогноз.
Экспертам рынка тоже несладко. Валится биржа. Пойдет ли американская администрация на национализацию ипотечных, инвестиционных, страховых корпораций? Если да, то в каких масштабах? С одной стороны, такой шаг может помочь (хотя может и не помочь) в исправлении ситуации. С другой – нельзя вообразить себе ничего, что вступало бы в большее противоречие с республиканской идеологией, чем ограничение действия рыночных сил и расширение государственного участия в экономической жизни. Какое из указанных соображений перевесит? Надо ли говорить, что цена правильного ответа имеет очень немалое число нулей.
Кто отвечает за ценности
Это – самые актуальные примеры. Они не то чтобы просты, но относительно одномоментны и одномерны. На более длительной дистанции идеология нередко выступает под чужим именем, ее облик подчас бывает трудно распознать или артикулировать. Добавим здесь и то, что само слово «идеология» на Западе сегодня имеет неполиткорректный оттенок. Чаще употребляется эвфемизм – «ценности». Так наблюдатель может еще больше запутаться. В чем эти ценности заключаются? Уважение к человеческой жизни и личности, свобода выбора – экономического и политического, подотчетность власти, независимость суда и т.д. и т.п. Мало найдется на Земле мест, где бы эти ценности отвергались... Другое дело, что степень воплощения их в жизнь весьма и весьма разнится по странам и континентам. Запад в этом отношении действительно впереди планеты всей. Здесь мы сталкиваемся с явлением, которое можно определить как комплекс (или идеологию!) чемпионства. В крайних своих формах приводящий к триумфализму. Очевидная опасность этой идеологии для окружающих – в проявлениях высокомерного экспансионизма, для самого Запада – в самоуспокоенности, ведущей к застою, в потере умения слышать и понимать других.
Не проще обстоят дела с Россией. Мы вышеперечисленные ценности разделяем, хоть и не вполне преуспели в их реализации. При этом отчетливо ощущаем свою инакость по отношению к Западу. Пусть не можем сформулировать, в чем она заключается – но оптического обмана нет: на Западе эту непохожесть тоже чувствуют; она и пугает его, и привлекает одновременно.
Преимущества тяжелого опыта
Здесь речь идет не об ощущении превосходства собственной системы жизнеустройства, которое было свойственно, например, народничеству второй половины XIX века – новые, невиданные модели не предлагаются. Но в России сформировалось стойкое убеждение в том, что уникальный опыт, пережитый страной в последний век, позволяет нам четче видеть зло, обман, пропаганду и манипуляции. Груз этого опыта мешает наладить жизнь – но он же позволяет держать глаза открытыми. Парадокс, впрочем, не нов. Об этом, применительно к вопросам войны и мира, в начале века писал Толстой. Формулировка, по обыкновению, пространная, но четкая: «В Англии, Америке, Франции, Германии зловредность правительств так замаскирована, что люди этих народов, указывая на события в России, наивно воображают, что то, что делается в России, делается только в России, а что они пользуются совершенной свободой и не нуждаются ни в каком улучшении своего положения, то есть находятся в самом безнадежном состоянии рабства – рабства рабов, не понимающих того, что они рабы, и гордящихся своим положением рабов. Положение нас, русских, в этом отношении тяжелее (в том отношении, что совершаемые насилия грубее), и лучше в том, что нам легче понять, в чем дело┘»
Подобный взгляд есть прежде всего самоощущение и жизнечувствие, но, судя по дискуссиям, форумам, случайно брошенным репликам, – он постепенно становится формой объяснения мира, то есть протоидеологией, обосновывающей особость российской жизни по отношению к Западу. Надо ли говорить, что из этого – сначала смутного чувства, потом не до конца артикулированной мысли, не вполне внятного убеждения – рождается позиционирование своей страны в окружающем мире. Вроде бы все здесь весьма субъективно, но последствия будут осязаемы: это трактовка вопросов войны и мира, выбор союзников и деловых партнеров, отношение к иностранному капиталу на уровне законодательства и частных контактов.
Идеология, выстроенная трибунами, публицистами и учеными, будет ничтожна по своему влиянию, если не затронет нечто важное для всех нас. Марксизм много внимания уделял равнодействию человеческих воль. Важно помнить и о том, что равнодействие настроений, чувств и размышлений людей могут создать не менее мощный вектор общественного движения.
Новая субъективность
Из пестрого смешения и взаимовлияния идей и интересов рождаются реалии сегодняшнего и завтрашнего мира. При этом распространено убеждение, что в дихотомии идеального и материального второе главенствует. Но ведь на самом деле перспективы материального существования народов и государств зависят не от богатства недр или благоприятного климата, а от трудовой этики. От политической и правовой культуры, современной и прогрессивной для той или иной эпохи. Так было веками.
Теперь важнейшим фактором развития народов стало, кроме того, наличие у них инновационного потенциала. А этот потенциал как ничто иное определяется культурой, подходом к жизни, ракурсом взгляда на себя и на окружающий мир. Интеллектуальной собранностью и направленным к новому движением души.
То есть перспективы нации – будет она экономическим лидером или станет влачить жалкое существование – определяются во все большей степени широким комплексом очень субъективных качеств людей, эту нацию составляющих. Новый век делает данный, как кажется на первый взгляд, парадокс особенно ярким и значимым.
В февральском номере «Сценариев» мы публиковали интервью с Евгением Григорьевичем Ясиным, где он говорил о необходимости преодоления культурного барьера, перед которым мы оказались. О том, что нам необходимо «переформатировать» наши ценности «в направлении, благоприятном для свободы и творчества». Эти перемены менее чем какие-либо другие могут быть легкими: большинство наших сограждан, говорил Ясин, настроены не на новации, поиск, творчество, а на сопротивление переменам – слишком велика усталость. Но изменения необходимы, и инициировать их – не во власти правительства, они могут исходить только от общества. Ему необходима дискуссия, взаимодействие различных точек зрения, которое как раз и могло бы воспитать широту взгляда, свободу и творческое отношение к жизни. «Это огромная работа каждого человека над собой и наша общая».
Характер формулировок несколько размыт. Здесь могут помочь отрицательные рецепты: чего не надо делать, если мы хотим, чтобы в обществе началось какое-то движение. Вреден мощный поток пропаганды, которая отучает мыслить, погружает людей в анабиоз самоуспокоенности. Все непросто и с российской инакостью. Она может помочь инновационности – непохожие на других люди скорее что-то изобретут. Но здесь требуется филигранная работа и предельное внимание: одно неверное направление мысли, бурная негативная эмоция – и самобытность выльется в самоизоляцию. А в условиях автаркии так легко увлечься изобретением велосипеда на потеху окружающим.
Следует «инвентаризировать» и проинспектировать все аспекты нашей жизни на предмет того, насколько они вписываются в идеологию инновационности. Понятно, что в этой идеологии, как и во всяком творении человеческого ума, найдутся свои острые противоречия и серьезные опасности. Однако из сегодняшнего дня представляется, что она станет самой недогматичной из всех когда-либо существовавших.
