Незаконченная война

КОРЕННОМУ мурманчанину Льву Журину воевать довелось на Дальнем Востоке фактически мальчишкой: к концу войны Сталин подбирал последние людские резервы, и семнадцатилетнего Леву, несмотря на "белый билет" (сердце было слабеньким), призвали на Сахалин, на границу с Японией. К тому времени он прошел два курса всевобуча: учили на стрелка (трехлинейку в руки, "коли" и "бей прикладом") и пулеметчика. Попал в роту автоматчиков стрелковой дивизии, которую в целях маскировки переодели в форму пограничников. Кстати, сердце ни разу не дало о себе знать, хотя в школе, говорит Лев Васильевич, "было хоть ложись и умирай".

В августе 1945-го перешли границу. Шли практически наугад, ибо на картах японская территория Сахалина была белой. Далее - как у всех. Атаки (пришлось вспомнить и навыки первого курса всевобуча), ночные переходы, штурм хребта Харамитори, усыпанного дотами, кровь, пот и смерть друзей. "Нам говорили, что япошка мелкий, а тут все, как гренадеры, под два метра, - вспоминает Лев Васильевич. - И ни один не сдался. Или харакири, или стрелялись..."

Потом, когда прошли с боями до южной части острова, в порту Хатомари (ныне Корсаков) полк погрузили на транспорт "Либерти", и судно взяло курс на Хоккайдо. Но до десанта дело не дошло. Когда подходили к острову, дали команду разворачиваться на обратный курс. Как выяснилось, Сталин и Трумэн не договорились: американский президент был против высадки советских войск на японскую территорию. Так для Льва Журина закончилась война. В мирное время дома, в Мурманске, была уже другая война.

- Мы, когда на Сахалине в атаку шли, убитых не хоронили. Не ваше дело, кричал лейтенант, не отставать, сзади идут похоронные команды. Это, мол, их работа. Да не было никаких похоронных команд! Мы потом, когда снег сходил, останки наших ребят находили. Я в Западной Лице в 1959 году прошел по местам боев, поднялся на высоту 258,3. А там... Как на картине Верещагина "Апофеоз войны". Черепа, кости, ремни истлевшие... Я в военкомат. Мне в ответ: "Да ты что, дурак, это все немцы". Да какие немцы, если ремни наши, каски наши, портупеи наши, петлицы... Так я в обком партии. Там еще резче: "Идиот, у нас никто не забыт и ничто не забыто. Свободен!" Написал в Москву, а меня за это в обком. В общем, стал сам хоронить останки.

Только в 1979 г. удалось привлечь к поисковым работам ребят. "Я их цепью построю, - вспоминает Журин, - только начнем идти, а они за мной в цепочку. Что такое, думаю. Опять построю, а они опять мне в затылок. Потом признались: мин боятся. Пришлось на глазах у всех по минному полю пройти. Чего там бояться, если в них все за столько лет закостенело..." Потом стали появляться поисковые отряды. Сегодня их в Мурманской области полтора десятка. За эти годы, по словам Льва Васильевича, перезахоронено 8 тысяч бойцов.

В 1994 г. в Мурманск приехали австрийские горные егеря, которые воевали в этих местах в годы войны. Порядка двухсот стариков. Журин у них гидом был, водил егерей-ветеранов на опорный пункт на одной из сопок, который они в войну обороняли. Те все спрашивали, мол, как вы к ним теперь относитесь. "Нормально, - отвечал Журин, - как солдат к солдату..."

Самая большая братская могила - в Долине Славы. Лежат там останки полутора тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Правда, в самой Долине погибли только 28 человек. И до 1965г. она называлась Долиной Смерти. Потому что в первые же дни войны немецкий батальон, под покровом тумана пройдя в тылы нашей стрелковой дивизии, в этом самом месте неожиданно напоролся на наш зенитный дивизион. Бойцы развернули счетверенные "максимы" и уничтожили противника. Немцы потеряли три сотни человек, наши комиссары доложили о полутора тысячах. В 1950 г. в Долине установили "ширпотребовскую" гипсовую статую, к 30-летию Победы дали название "поблагозвучнее" - Долина Славы.

Большинство из останков лежащих здесь красноармейцев найдены Львом Журиным.

- Знаете, что я за 40 лет заметил? - говорит Лев Васильевич. - Что в местах, где лежат останки наших ребят, растительность гуще. И трава пышная, особенно иван-чай, а порой даже березки растут. Это у нас-то, в тундре, где камень на камне...