Павел Круг. Когда в 1997 году принимался новый Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», в российском обществе вспыхнула масса споров о том, какие нормы следует в него включать, а какие – нет. За десять лет закон доказал свою эффективность в качестве юридического инструмента в такой тонкой сфере, как свобода совести. Однако осталось множество проблем, обозначенных еще десять лет назад. Корреспондент «НГР» обратился к секретарю Комиссии по вопросам религиозных объединений при правительстве РФ Андрею Себенцову как к юристу и чиновнику, который постоянно обращается к этому закону в своей профессиональной деятельности.
– Как вы считаете, удовлетворяет ли этот закон в нынешней редакции интересы религиозных организаций и объединений? Насколько велик разрыв между нормами закона (например, светскость) и реальным положением дел?
– Я считаю, что к закону, в целом, все приспособились и никто ничего лучше предложить не может. Хотя, конечно, пожеланий изменить его в ту или в другую сторону всегда было предостаточно. Но закон держится довольно устойчиво, он более или менее удовлетворяет всех. Это связано прежде всего с позицией Русской Православной Церкви. Еще когда его принимали, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков) говорил: «Закон-то хороший, а вот какая политика будет...»
Между нормой и реальностью в любой сфере есть определенные разрывы. Вместе с тем происходит и некоторая переоценка понятий. Если 20 лет назад светскость понималась как нечто абсолютно атеистическое, то теперь это – немного другое. То, что РПЦ активно предпринимала попытки объяснить, что светскость и религиозность не противоречат друг другу, что они очень близки, сыграло свою роль в понимании этого принципа. Крупные юристы в России на эту тему пока что не высказались. Может быть, в будущем нас ожидает серьезный спор на эту тему и мы узнаем, что есть истина в данном плане с юридической точки зрения.
– Из религиозных организаций вы упомянули Русскую Православную Церковь. Еще пять-шесть лет назад в экспертном сообществе высказывалась идея «конкордата» (соглашения) между государством и РПЦ. Вы как относитесь к этой идее?
– Если говорить о едином большом соглашении между государством, с одной стороны, и РПЦ, с другой, то на сегодняшний день условий для этого нет. Но в определенном смысле такие «конкордаты» существуют, они закреплены массой соглашений, которые были заключены между различными федеральными и региональными органами исполнительной власти и религиозными организациями. Там могут быть оговорены самые разные вопросы, в том числе – забота о подрастающем поколении, о нуждающихся в поддержке и опеке, вопросы сохранения культурных ценностей. Таких договоров десятки. Напрямую нынешний закон о свободе совести эти соглашения не упоминает, но и не запрещает их. Говорить о том, что подобные соглашения не соответствуют закону, безосновательно. Они обладают юридическим статусом административного договора. Его особенностью является то, что орган государственной власти обязан держаться в рамках тех полномочий, которые установлены законодательством. Надо сказать, что они не всегда удерживаются в этих рамках. Иногда государственные органы выходят за них и записывают в договоре с религиозной организацией что-нибудь вроде «противодействия тоталитарным сектам». Иногда и религиозные организации заходят на чужое поле деятельности. Скажем, министр здравоохранения и социального развития Михаил Зурабов заключил с Русской Православной Церковью соглашение, в котором обязал ее пропагандировать свою пенсионную реформу. С этими вещами, конечно, нужно быть осторожнее.
– В Госдуме часто обсуждаются различные предложения внести поправки в закон о свободе совести, но до серьезных изменений дело не доходит. За период вашей работы в правительственной комиссии какие законотворческие инициативы были наиболее экстравагантными?
– В основном те предложения, которые по этому закону были, сводились к укреплению роли религиозных организаций, прежде всего – традиционных. Это общая тенденция для республик бывшего Советского Союза, в том числе и для России. С точки зрения экстравагантности я бы упомянул два особенно запомнившихся законопроекта. Один из них предлагал перевести наше летосчисление на юлианскую систему с тем, чтобы мы стали еще больше отличаться от остального мира.
Другой законопроект предлагал придать научно-атеистическим обществам тот же статус, которым обладают религиозные организации. Это действительно довольно забавно: ведь религиозные организации для своей богослужебной деятельности нуждаются в специальных помещениях, в специальной утвари и прочих атрибутах обрядового характера. Эта сторона их деятельности во многом и отличает религиозные организации от всех других. А как определить, является ли общественная организация научно-атеистической? Вот, например, Российская академия наук с десятью академиками, написавшими знаменитое письмо, – атеистическая организация? Определить это на практике с юридической точки зрения невозможно.
– Как вы относитесь к концепции разделения религий на традиционные и нетрадиционные, нашедшей свое отражение в преамбуле закона?
– В преамбуле не говорится об этом. Там делается ссылка на ту историческую роль, которую некоторые религии сыграли в развитии нашего общества и государства. Отсюда, конечно, можно сделать вывод, что они-то и есть традиционные. Но это определение не юридическое, а историко-культурологическое. То есть само по себе понятие традиционной религии в юриспруденции отсутствует, но вполне естественно, что в области других наук оно есть.
– Многие страны СНГ ужесточают законодательство о свободе совести, закрывая свои границы для нетрадиционных религий, для инаковерующих. Только в этом году были изменены, причем в сторону ограничения прав верующих, законы о религии в Таджикистане, Молдавии, готовятся похожие ограничения в Азербайджане. Ожидать ли в обозримом будущем таких изменений и в России?
– С одной стороны, в России может быть все что угодно. Россия – страна с непредсказуемым прошлым и будущим. Поэтому выражать уверенность в чем-либо я бы не стал. Но, с другой стороны, из всех перечисленных вами государств Россия – наиболее многонациональная и многоконфессиональная страна. Я думаю, что при всем многообразии традиционных религий и при всех демографических подвижках в составе населения резких изменений в сторону ужесточения законодательства о свободе совести у нас в обозримом будущем не ожидается.
