Плюрализм революций

Вестник РХД № 193, 2008. – 344 с.

Новый номер «Вестника Русского христианского движения» в значительной степени посвящен осмыслению революций 1917 года. Спустя девять десятилетий со времени трагедий Февраля и Октября историки, социологи, антропологи и богословы так и не дали сколько-нибудь общих теорий причин возникновения событий, которые бы разделялись если и не большинством, то по крайней мере значительной частью научного сообщества. Как в среде историков классические труды Ричарда Пайпса противостоят не менее классическим работам Александра Солженицына, так и в области теологической и религиозно-философской взгляд владыки Антония (Храповицкого) малосовместим с точкой зрения Николая Бердяева, а оценка Ивана Ильина – с оценкой Семена Франка. В принципе в подобном плюрализме и отсутствии единственно верной точки зрения нет ничего плохого. Плохо лишь то, что и по прошествии десятилетий при доступности архивов научная и богословская мысль неспособна интерпретировать события в плане причинно-следственных звеньев (история) и этических оценок (богословие). Что лежало в основе Февраля: народный протест или заговор? Была ли революция благом или национальным грехом перед Богом и родиной?

В номере представлены две точки зрения на революцию. Христианский философ Николай Бердяев в статье «Пореволюционные мысли» 1918 года видел в перевороте внутренний «гнилостный процесс». Это «кара за русское религиозное народничество, обоготворяющее языческую народную стихию». Мыслитель справедливо отмечал, что «большевизм и есть настоящий социализм, доведенный до конца, до предела, явленный в чистом виде, как самодовлеющее, отвлеченное начало, всепоглощающее и всеразрушающее», ибо «большевизм и есть революция».

С Бердяевым полемизирует его современник социолог-эмигрант Григорий Ландау в статье «Происхождение русской смуты» 1923 года. Для Ландау русская революция – не банкротство секулярного рационалистического европейского гуманизма, не «внутренний органический процесс перелома роста и оскудения». Она была «фактом распада от механического внешнего давления войны, от недостатка сил и устойчивости».

Из других материалов номера любопытна статья богослова и историка Церкви протопресвитера Александра Шмемана «Плюрализм и Православие» 1966 года. В ней отец Александр рассматривает плюрализм прагматически. «Мы должны принять его, поскольку на сегодня это единственная защита от хаоса и фанатизма. В то же время мы должны отвергнуть его как единственное решение для создания «взрослого» общества». Шмеман мыслил современное плюралистическое общество как некую форму, которую надлежит наполнить религиозным, то есть «осмысленным содержанием». Интересно, каким образом дискурс плюрализма, a priori не допускающий возможности господства какой-либо одной идеи, может быть наполнен только лишь христианством.

Не менее парадоксально и утверждение другого современного богослова митрополита Антония Сурожского. Анна Шмаина-Великанова в статье «О повседневной святости в учении митрополита Антония» приводит три вида любви, которые, по митрополиту Антонию, «Бог принял как жертву веры, то есть приравнял к смерти за веру: любовь к родине, любовь к родным и любовь к правде». Думается, что при подобном раскладе в святые можно записать многих бойцов и командиров как Красной армии, так и Белого движения, искренне любивших свое Отечество и положивших живот за него.