Александра Самарина.
Фото Reuters
Наш политический темперамент свободен от притяжения реальности. Весенний политический сезон закончился – осенний еще впереди, но политические страсти не утихают. Ключевые слова и наиболее впечатляющие фразы: «политическая реформа поворачивает назад», «показная демократизация», «политика репрессий», «реакционные законы», «карательная система» (про избирательную систему), а также: «профанация», «имитация», «фарс». Самые ходовые – «закручивание гаек» и «репрессии».
От испуганных штампов – к стереотипным обобщениям. Замаячили призраки сталинской системы, возвращения «железного занавеса» и как оборотная сторона «деспотизма» – неизбежность «нового расцвета русской культуры». Общий итог: «медведевская оттепель» закончилась, начались «путинские заморозки».
Есть, правда, строгие диссидентские голоса: никакой либерализации не было, а то, что было – сплошная виртуальность. Тем не менее: добро пожаловать в историческую колею российской политики, которая сводится к бесконечному чередованию «оттепели» и «заморозков».
Таковы достаточно распространенные оценки новых законов, которые обсуждала и принимала Государственная Дума в январе–июле 2012 года. Что такое натворили депутаты Государственной Думы за каких-то полгода? Отменили выборы, Конституцию, свободу въезда и выезда? Запретили политические партии, Интернет и обмен валюты? Закрыли частные СМИ? Или национализировали частные предприятия? Ввели чрезвычайное положение?
Мы все прекрасно знаем, что ничего из перечисленного не произошло. Новые законы упростили процедуру регистрации политических партий, ввели выборы губернаторов, повысили ответственность организаторов и участников митингов, ввели регистрацию «иностранных агентов» среди НКО, ограничили «вредный» контент в Интернете, наконец, вернули в Уголовный кодекс статью о клевете. Вот именно, скажут нам авторы катастрофических оценок: они все «выхолостили». Либерализация партийного законодательства – обман. Всем новым партиям власти отводят роль спойлеров: хотят, чтобы они поглотили голоса, но сами остались непроходными. Но так можно сделать только один раз, потом придется переписывать законодательство. И куда денутся эти не представленные в Думе избиратели, для них единственный выход – уличная политика. А любая власть всегда поощряет действие через институты – выборы, партии.
А как же самый высокий среди демократических стран пятипроцентный барьер и запрет блоков? Но ведь у нас – развивающаяся демократическая система, нам нужно сделать партии надежными, сильными, они должны пройти элементарное испытание на прочность. Снижение барьера и разрешение блоков ведут партийное строительство в противоположном направлении. Губернаторские выборы обложили «фильтрами» – новые фигуры не пройдут. А законы о митингах, НКО и клевете – это точно репрессии. Но законодательство – всегда компромисс. Интересы участников российской политики – действующей власти, «партии большинства», оппозиционных политиков и партий, как старых, так и новых, которым еще предстоит возникнуть и утвердиться, часто не совпадают. Лидеры и партии хотят расширить возможности своего участия и повысить шансы на успех, избиратели хотят получить дееспособную власть, а инициаторы реформ, судя по содержанию проектов, – устойчивую систему, способную развиваться, не разваливаясь. Политики с ограниченными возможностями и политтехнологи хотят получить «рыхлую» систему с множеством «входов», широким пространством для игры и сниженной ответственностью. Естественно, они недовольны. Что касается законов о митингах, НКО и клевете. Есть простое и понятное правило: люди и организации должны отвечать за свои слова и поступки. Во всех трех случаях речь идет о повышении открытости и ответственности. Но все это объявляется репрессиями и запугиванием.
Практически все законопроекты нашли поддержку в общественном мнении – абсолютного или относительного большинства. Уточнения некоторых социологов, что столь высокий уровень поддержки объясняется тем, что граждане «не разбираются в деталях» инициатив «Единой России» и Владимира Путина, выглядят лукавством. В отличие от специалистов, в том числе и специалистов-социологов, граждане не могут и не обязаны разбираться в деталях законов. Но они хорошо понимают суть. Выборы губернаторов ставят первые лица регионов в зависимость от проживающих там граждан, а «фильтры» создают страховку от рисков, прежде всего – со стороны внешнего политического рейдерства. Регистрация «иностранных агентов» среди НКО была воспринята через призму государственного суверенитета, а что касается клеветы и «вредоносного» контента в Интернете, то здесь у большинства граждан накоплен надежный личный опыт. Меньше поддержки по партийному законодательству и штрафам за нарушения на митингах. В обоих случаях инициаторы реформ проявили принципиальность – в защите многопартийности и создании надежных гарантий правопорядка. К настоящему времени протестное движение перестало быть гражданским, превратилось в разновидность несистемной оппозиции, с выраженной готовностью участников к использованию несанкционированных действий и применению насилия. Законодатель успел вовремя.
Закон о митингах заложил основы нового политического института – легального и мирного протеста, пока не очень освоенного в нашей стране. Единственная сторона, которую можно считать пострадавшей от ограничений, – это радикальная оппозиция. Но главная проблема этой части российской политики – совсем не репрессии. Это хроническая неспособность стать большинством и категорическое нежелание признавать себя меньшинством, ведь муниципальная политика – совсем не для людей такого масштаба, разве что – повод. Впрочем, кажется, я ошиблась, радикалы – не единственные, кто может считать себя ущемленным новыми законами и законопроектами. Если судить по тематике того, что было уже принято и предложено, это еще и фальсификаторы выборов, автомобилисты, нарушающие правила, педофилы, продавцы спиртного несовершеннолетним и чиновники с неадекватными доходами и иностранными счетами. Если вместе соединить, то «репрессий» не получается.
Если не запрещают, а ограничивают. Если не тюрьма, а штраф или общественные работы. Если не оппозиция, а те, кто бросает в полицейских камни, а также организаторы, которые натравливают своих сторонников на полицию или поощряют к неповиновению законным требованиям властей. Если не только радикалы и начинающий боевой актив, но и чиновники вместе с силовиками. Если все это вместе, то и называться должно совсем по-другому: наведение порядка, правового и демократического. Именно так это и называется во всех остальных странах.
Возникает вопрос, в какой мере можно доверять оценкам общественного мнения, его часто обвиняют в консерватизме. В принципе такая постановка вопроса выглядит нелогичной со стороны тех, кто много говорит о развитии демократических институтов, ведь если на поддержку общественного мнения положиться нельзя, значит, и о развитии демократических институтов нужно забыть. Но это не наш случай. Известно, что в выборе между порядком и демократией российские граждане предпочитают порядок: по данным ВЦИОМа, в апреле 2010 года первых было 72%, а вторых – только 16%. Менее известно, что лишь 1% граждан считают, что порядок ограничивает демократические права и свободы. Столь же ничтожная часть боится, что порядок – это начало пути к диктатуре. Аналогичным образом только незначительное меньшинство понимает демократию как анархию и безвластие (6%) или «диктатуру большинства» – подчинение меньшинства большинству (4%). Кроме этого, согласно данным 2012 года международного Исследовательского центра Пью, россияне поддерживают демократические ценности, но на первом и втором месте ценностных предпочтений стоят закон и порядок (75%) и справедливая система судебной власти (71%). Как-то плохо вписывается такое большинство в безнадежное чередование «оттепели» и «репрессий».
Российская политическая система, безусловно, становится более открытой. Тогда откуда такая откровенная неадекватность оценок? Кто-то, наверно, не разобрался, кто-то просто повторяет, что говорят другие. Но есть еще кое-что: досада и расчет. Свалить режим уличными протестами по горячим следам выборов не получилось. Большинство поддерживают избранную власть, принимают ее и доверяют ей. Чтобы держать сторонников мобилизованными, нужны поводы и обоснования. Раньше темой были нечестные выборы, теперь – возврат репрессий. В радикальном сознании образ власти постоянно двоится: то она жестокая, мстительная и репрессивная, то – бессильная и недееспособная. Ткни – и развалится. Разговоры о «репрессиях» морально готовят общественное мнение к новым уличным атакам на власть, запланированным на осень. Дополнительную надежду вселяют социальное раздражение в связи с ростом тарифов ЖКХ и перспектива экономического кризиса. Думаю, что тем, кто рассуждает о репрессиях утилитарно, нужно помнить про «самосбывающееся пророчество»: начни проверять власть на дееспособность – жди адекватного отклика. По закону.
Помимо катастрофического настроя большую часть оценок закончившегося политического сезона объединяет еще одна черта: убежденность, что политические реформы, которые сейчас «выхолащивает» власть, «родились на Болотной». Связь между декабрьскими протестами и декабрьскими реформационными инициативами кажется самоочевидной. Это наиболее распространенная точка зрения, если не сказать – единственная. Движение власти навстречу «разбуженному» гражданскому обществу вполне логично. Есть свидетельства, что многочисленные массовые протесты в Москве были для него неожиданностью. С одним важным уточнением: неожиданностью стали масштабы, но не факт массового недовольства. И политическая система образца 2004–2007 годов не рассматривалась действующей властью как нечто неприкосновенное, и политическая реформа не была экспромтом от испуга – ее готовили и к ней готовились. Многое говорит и о том, что уличный протест, пока он был гражданским, дал важную обратную связь для тех, кто проектировал декабрьские реформы.
С осени ожидается новая волна политической реформы: начнется рассмотрение законопроектов «О выборах депутатов Госдумы», «О выборах членов Совета Федерации», об установлении единого дня голосования, включая новые правила формирования участковых избирательных комиссий (УИК). Восстанавливаются выборы мэров в российских городах. Судя по всему, список выборных муниципальных должностей будет расширен.
На очереди – начало воплощения в жизнь обещанных Владимиром Путиным во время избирательной кампании «институтов прямой демократии» – возможностей для общественного обсуждения проектов нормативных правовых актов. Большой политической значимостью отличаются недавние антикоррупционные законодательные инициативы, касающиеся лиц, замещающих государственные должности. Общественная поддержка гарантирована (почти 90%, по данным ВЦИОМа), но судьба этой инициативы может быть трудной, ведь речь идет об изменении привычных атрибутов статуса ключевых групп элиты – главных игроков российской политики. Правда, появление сразу двух законопроектов на эту тему (один – уведомительный, другой – запретительный) шансы какого-то из них быть принятым увеличивают. И прецедент появился – в 2011 году были приняты соответствующие поправки к закону об ФСБ. Большая реформа российской политики, начатая в 2008 году, продолжается. И ее результаты нигде и никем не предрешены.
Тупиковое чередование «оттепели» и «заморозков» – уже давно не историческая ось российской политики (если вообще когда-то ею было). Скорее это воспоминание о временах Хрущева и Горбачева, застрявшее в радикальном сознании. Современная российская политика подчиняется иному ритму. Нынешние реформы политической системы – составная часть стратегии общенационального развития, задачи которой были сформулированы в предвыборной программе Владимира Путина. Как отмечал сам президент, возвращение во власть не будет легким. Но итоги первых «ста дней» – позитивные. В активе – сохранение высокого уровня общественной поддержки, формирование нового правительства во главе с Дмитрием Медведевым, опирающегося на думское большинство, и быстрый переход от слов к делу. Реализация предвыборной программы президента началась уже 7 мая, сразу же после вступления в должность. Тогда были подписаны 11 стратегических указов, определяющих основные направления государственной политики в четырех ключевых областях – экономической, социальной, оборонной и внешнеполитической.
Среди наиболее обсуждавшихся – «О мерах по реализации внешнеполитического курса», «О реализации планов развития Вооруженных сил и модернизации ОПК» и «О дальнейшем совершенствовании военной службы», «О долгосрочной государственной экономической политике», «О мерах по реализации демографической политики», «Об основных направлениях совершенствования системы государственного управления», «Об обеспечении межнационального согласия». Решение задач, поставленных в указах, в основном рассчитано на среднесрочную перспективу, но продвижения происходят по многим направлениям, включая новые законы, принятые Государственной Думой в последние несколько месяцев. Утверждаются новые принципы принятия и реализация решений – расширенное привлечение экспертов и научной общественности на стадии подготовки и заинтересованных сторон на стадии практического воплощения. Новый ритм подчиняет российскую политику императивам реальности – решению задач общенационального развития.
Дарья Гармоненко