Александра Самарина.
Глеб Павловский: «Наши тюрьмы и лагеря в нынешнем виде – это растление, сифилис нашей демократии».
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Глава Фонда эффективной политики Глеб Павловский в интервью «НГ» оценивает перспективы развития демократии в России. Проблемы страны в этом отношении политолог не считает уникальными.
– Глеб Олегович, единороссовский клуб «4 ноября» недавно презентовал некие заготовки будущего доклада о политической системе России. Как вы оцениваете эту заявку?
– Во-первых, я не уверен, что это можно назвать докладом, пока речь идет скорее о коллективной монографии. Пишется она очень разными авторами, исходя из их разных взглядов. Мы узнаем таким образом не столько о трендах демократии в этом году, сколько о сумме концепций демократии. Но и это небесполезно.
– Чья концепция показалась вам наиболее интересной?
– К примеру, материалы Валерия Анашвили о трудностях российской демократии: те не так уникальны, как у нас думают. Наш демократический эксперимент развивается в глобальном русле кризиса демократической модели. «Дефицит демократии» – западная постановка проблемы Евросоюза, там ее широко обсуждают. Новые глобалистские институты недоступны влиянию граждан и нечувствительны к ним. Внутри них решения основаны на сговорах элит с властями. Несмотря на благовидную идеологию сговора (например, «общественный договор» или «благоустроенное государство»), обнуляется роль граждан в принципе. И деполитизированные массы отдаются варварской деструктивности – кишиневский погром здесь не исключение. Цепочка таких же взрывов, от Латвии и Греции до Таиланда, происходит независимо от степени либеральности властей. А мы увлекаемся трескотней о «либерализме и авторитарности», игнорируя реальные угрозы демократии.
– Что вы имеете в виду?
– Россия – это новая нация с древними цивилизационными институтами. Самые важные из них, увы, неформальны. Но все, что работает, работает либо неформально – либо никак. Уже несколько столетий в России складывался «консенсус за цивилизацию», ведущий к снижению варварства народа и государства. В частности, он требовал вытеснения садистов и садистских практик из госаппарата. За этим следили все власти без исключения, начиная от ранних Романовых до позднего СССР. С коротким исключением – Сталина в 30-е годы, осознанно поощрявшего садизм. После смерти Сталина цивилизационный консенсус возобновили и усилили, несмотря на тоталитарные институты. Запрет на ночные аресты и допросы, действующий до сих пор, ввел еще Берия после смерти Сталина, в 1953 году. Но как ни странно, после 1991 года этот неформальный консенсус растаял. В российском обществе задача антиварварства утрачена. Под аккомпанемент разговоров об «освобождении политзаключенных» российское общество, не исключая либералов, мирилось в середине 90-х с взрывным ростом числа заключенных, иногда на десятки процентов в год. А таких цифр в стране не бывало с 1937 года! В отличие от тоталитарного Союза, при демократии заключение стало пыточным. И даже пытка, строго-настрого запрещенная после 1953 года, с начала 90-х вернулась в практику следствия. Я хорошо помню мрачные годы последнего натиска на диссидентство. Тогда вернулась гнусная сталинская манера «повторных сроков», добавляемых заключенному перед отбытием срока предыдущего (кстати, повторный суд над Ходорковским – ремейк практики начала 80-х). Но и тогда в КГБ говорили – есть, есть у нас и те, что жаждут вашей крови, но мы свое зверье держим на поводке!
– То есть тогда власть как бы стеснялась своих действий, стараясь удержать разнузданность «органов» в каких-то рамках? А потом стесняться перестала?
– Я думаю, с начала 90-х эта тема нами всеми была утрачена. Общество перестало интересоваться цивилизованностью, и своей собственной, и властей. Как ни печально, администрации Ельцина, Путина и Медведева почти равноудалены от этой темы. Вслед за страной они ее игнорируют. Сегодня милиционеры могут захватить кого-то и сжечь живьем либо запытать до смерти, как при Малюте Скуратове, и это рассматривается как правонарушение, но вовсе не как скандал. А еще во времена Николая I сегодняшний туберкулезный ад Бутырской тюрьмы рассматривался бы как непотребство! В садистах видели нелюдей, подлежащих немедленному изгнанию и карам. Салтычиху – женщину, столбовую дворянку – самодержавная власть выставила на гражданскую казнь к позорному столбу. А теперь у нас тут по Салтычихе в любом городском суде.
– Обесценение человеческой личности, небрежение к проблеме защиты частной собственности – примета времени? Насколько разрушителен этот процесс для самого государства, для системы управления в стране?
– Здесь речь идет о деградации стволовой традиции, я бы сказал, стволовых клеток государственного быта России. Цивилизационную проблему трактуют как управляемую, что неверно. Каждая из противоборствующих сторон самодовольно уличает чужих. Администрация говорит: «Это все ваши проклятые 90-е годы!» Либералы говорят: «Это все ваш путинизм!» Будто бы ползучая варваризация страны чей-то заговор. Но российская демократия надпартийна – она не «наша» и не «ваша», это общая ценность. Если эксперимент со строительством институтов демократии в России не удастся, никому мало не покажется.
– Страна нуждается в правильной постановке диагноза? Разве он не формируется в борьбе власти и оппозиции?
– Оппозиция обязана помогать, и именно своей критикой. Вместо этого она уныло шельмует власти за все подряд – сталинская профессура называла такой вид спорта «хулилищем». Например, едва Путин начал было разгружать лагеря и тюрьмы от заключенных (а к концу президентства Ельцина в России зэков стало больше, чем в СССР), либералы, вместо того чтобы подхватить тренд милосердия и его максимизировать, сосредоточились на мнимых «муках» Гусинского в его VIP-камере. Но Гусинского быстро выпустили, а сотни тысяч мальчиков и девочек, гниющих за кражу мобилы, – нет. Наши тюрьмы и лагеря в нынешнем виде – это растление, сифилис нашей демократии. И хорошо, если не СПИД.
– То есть необходимо помнить о том, что демократия – гораздо более сложная система, нежели простой конструкции вертикаль, и требует по отношению к себе бережного отношения. Соблюдения процедуры. В процессе которой выхолащивание избирательной системы – вредная вещь...
– Есть скрытые параметры нашей цивилизации. Они неформальны и не осознаются, но если их нарушить, распадется система. Она ведь тоже сложилась в результате серьезных, обязывающих и неформальных решений конца 90-х годов. Я могу их резюмировать так – в России все хотят сильного руководства, и после выборов президента оно будет создано непременно. Станет постоянным фактором политики – крепкое, влиятельное руководство всей исполнительной властью в стране. Но оно будет создано только на основе общенациональных выборов, и авторитет его будет опираться на реальное послевыборное большинство. Отсюда важное «табу» – никакая исполнительная власть не будет создаваться в обход реального большинства нации. Эта догма неформальна, но на ней держится доверие к властям и авторитет Конституции. Даже иные деятели из состава команды «тандема власти» сегодня могут подзабыть о ней. Но если бы этот выбор не сделали тогда, сегодня и сама команда власти была бы другой.
