Екатерина Барабаш В понедельник на совещании членов правительства в Кремле обсуждались самые разные вопросы – от борьбы с экстремизмом до помощи детям-сиротам. И никто не вспомнил о 55 людях, заживо сгоревших в больницах в субботу и в воскресенье.
Разом, в течение нескольких часов, огонь унес жизни 55 человек. Почти все – женщины. Все – больные. Газеты, интернет, телевидение – все заняты поиском новых и новых подробностей, выяснением причин трагедий, возбуждены уголовные дела, следственная машина крутится вовсю.
А пока в московской наркологической больнице № 17 и в психоневрологическом интернате города Тайга Кемеровской области выносят обгоревшие трупы, в Москве, на Красной площади, весело играют в хоккей Вячеслав Фетисов и его команда со сборной мира. Вот оно – главное событие той субботы. Не 55 сгинувших жизней, а звездно-хоккейное шоу на главной площади страны, по распоряжению президента РФ превращенной в каток. Никакого тебе траура. Шоу состоится при любой погоде, ибо дело это – государственной важности, каток на Красной площади – почти что мировая арена. Логика, в общем, понятна: погибшим все равно уж не помочь, а шоу должно продолжаться.
Подозреваю, что, если бы эти 55 человек погибли в авиакатастрофе, шуму было бы... Чиновников бы на уши поставили, стали бы изучать человеческий фактор и степень изношенности самолета, в СМИ появились бы списки погибших с указанием возраста и интервью с разного рода авиаспециалистами. Скорее всего объявили бы траур. А тут – тишина. Трагедия в Москве и Кемеровской области, похоже, заинтересовала только сотрудников отделов происшествий СМИ, следственные органы и МЧС – тех, кто по долгу службы обязан реагировать. Впрочем, тема пожаров в психиатрических клиниках уже заметно затихает – вроде все ясно: ну подожгла то ли алкоголичка, то ли наркоманка больницу, дело-то обычное, в таких больницах чего только не случается – контингент, сами понимаете...
Трагедия не вызвала эмоций. Она не обсуждается ни в телевизионных ток-шоу, ни в курилках, ни в компаниях, как обсуждается сейчас смерть Литвиненко, как обсуждалась гибель священника и его семьи, авиакатастрофы, взрывы домов и «Норд-Ост». Или как бурно и эмоционально обсуждается и осуждается сейчас в интернете известная сочинительница детективов, поведавшая о том, что тратит в месяц на косметику несколько тысяч евро. Даже те, кого принято называть «интеллигентскими кругами», обычно охотно рассуждающие на темы властного бесчувствия, молчат. Молчат просто потому, что неинтересно. На Западе погибни хоть один человек, люди выходят на улицу, требуя от властей принять меры. Худо-бедно, но под давлением общественности власти вынуждены реагировать. А тут – 55 человек, и народ безмолвствует. Раз народ безмолвствует, чего власти в бутылку-то лезть? Если уж даже обществу неинтересно, то с какой стати власти бить тревогу? Ни на федеральном, ни на региональном уровнях властной реакции – ноль.
А мне, например, интересно, сколько, каких и при каких обстоятельствах должно погибнуть людей, чтобы был объявлен национальный траур. Или хотя бы местный. Интересно, случись подобное в закрытом городе – Железногорске, Снежинске или Сарове, – мы вообще узнали бы о случившемся? Еще мне интересно, каков был бы уровень общественных и властных эмоций, если бы сгорели пациенты не наркологической клиники, а скажем, онкологической или кардиологической. Уверена, что тогда реакция была бы совсем иной. Никто добровольно не признается в том, что алкоголиков и наркоманов не так чтобы и очень жалко. До сих пор в представлении многих это не болезнь, а распущенность. В общем, можно сказать, сами виноваты. И то, что отечественная государственная медицина в отличие от всего остального мира держит наркобольных в условиях, приближенных к тюремным, а частные инвесторы готовы вкладывать деньги во что угодно, только не в борьбу с алкоголизмом, тянущим уже на национальную катастрофу, – в этом тоже ничего удивительного нет. Давать благотворительные концерты и устраивать акции в пользу больных лейкемией – это благородно, красиво и заметно. Делать то же самое для алкоголиков, по мнению и обывателя, и государства, – абсурд.
Пусть следственные органы разбираются, кто в конечном итоге виноват в пожарах, был ли это поджог либо несчастный случай и пр. Но для меня, например, совершенно очевидно: сначала государство не смогло защитить слабых и больных, а потом сделало вид, что ничего не произошло. Мы уже привыкли к тому, что государство наше чем-то напоминает Спарту, где слабых и немощных просто сбрасывали со скалы. Мы привыкли и к тому, что противостоять этому практически невозможно и некому. Но как же трудно привыкнуть к тому, что такие трагедии становятся неинтересны Церкви, правозащитникам (молчат ведь и те, и другие), нам самим, наконец. Сон разума рождает чудовищ. Может, когда количество катастроф и трагедий зашкаливает, наступает некий общий ступор? Преодолевается некий болевой барьер, после которого уже ничего не чувствуешь? Или просто – уже все равно? Если это тебя самого не касается, разумеется... Общество, которое перестает реагировать на трагедии, как ему кажется, не планетарного масштаба, перестает быть обществом, становясь похожим на пациентов отечественной психиатрической лечебницы – одурманенных лекарствами, сидящих за решетчатыми окнами, неспособных и не имеющих возможности найти выход. А в огне, между прочим, брода нет.
