Екатерина Барабаш В пятницу все мировые каналы показывали манифестацию в Мадриде. Полумиллионная толпа вышла на улицы, чтобы выразить протест против терактов, сутками ранее унесших жизни почти двухсот человек. Когда на улицы выходит каждый пятый житель города, зрелище впечатляющее. И вместе с невыносимой жалостью к погибшим, вместе с ужасом осознания беды где-то рядом вылупилась и начала расти маленькая гордость – «el pueblo unido...» и т.д., как скандировали мы в далеком-далеком детстве под суровую дирижерскую палочку директора школы и пионервожатых, выражая протест против Пиночета и его хунты. На экране испанцы тоже скандировали это «el pueblo unido», душа рвалась к ним присоединиться, поднятый в суровом протесте кулак словно сам собой поднимался с подлокотника мягкого кресла. Потом, правда, бессильно падал обратно, потому что дел, согласитесь, и так по горло.
А где-то рядом с гордостью за испанцев и за их товарищей по Евросоюзу, объявивших траур, тупым дятлом колотилась в висок беспардонная память. Она услужливо-настырно, с наглой усмешкой, подсовывала одну за другой картинки. Вот, например, Манежная площадь образца конца 80-х – начала 90-х, собравшая столько же, сколько вышло на улицы Мадрида. За пеленой времени уже и не рассмотреть, что там на транспарантах, не расслышать, что кричат с самодельной трибуны громкоголосые будущие демократы. Может, против ГКЧП? Или против реформы Павлова? Нет, не помню. Я уже и Манежную площадь не помню такой, какой она была в те баснословные годы. Пустая, огромная, не засиженная церетелиевскими зверушками. А теперь вот и Манежа даже нет... Вот площадь перед Белым домом, ночь с 19 на 20 августа, чай в термосах и чья-то рука, под общий гогот выводящая на стене «Забил заряд я в тушку Пуго». Все это ушло в область ностальгических воспоминаний, совершив сентиментальное путешествие в молодость. Там, в этой молодости, гибель троих ребят у Белого дома в августе 91-го стала национальным горем и национальным позором. И та же безразмерная Манежка скорбно колыхалась, приспустив триколоры, а президент дышащего на ладан Советского Союза просил прощения. Те, кто задержался в той плакатно-пикетной молодости, нынче вызывают у кого раздражение, у кого – снисходительную усмешку. Новодворская, Ковалев, Пономарев – что им надо, блаженным, хотят-то чего?
Эх, испанские граждане! Ну куда вас на улицы под дождем-то понесло? Помочь кому-то думаете? Или надеетесь, услышат вас небеса да воскресят ушедших? Да посмотрите вокруг. Вот на нас хотя бы. Уж сколько нас за последнее время и взрывали, и в заложники брали, и газом травили, и огромные крыши на нас рушили. И что? Много вы манифестаций видели? Много обращений, акций протеста? То-то. Закалка – это ведь не за один раз. Нас много тренировали, прежде чем мы перестали внимание на такие вещи обращать. Или у нас с самого начала закалка покрепче будет? Помнится, в 99-м включаешь телевизор: «На улице Гурьянова взрыв» – трам-та-ра-рам – «А на Ленинском дубленки ночью дешевле». Типа «мертвые к мертвым, живые к живым».
Нет, а правда, что ли, музы молчат, когда пушки бьют? И не только музы, а вообще все? Взрыв в метро 6 февраля стал очередным, может, еще более резким, шоком. До этого в метро еще не взрывали. Мы сокрушались, ужасались, проклинали тех-кто-виноват, мамаши визжали, запрещая детям впредь ездить на метро, мы ловили каждую сводку новостей с именами погибших. И все знали, почему это произошло. И все понимали, кто по большому счету виноват. И все, как в старом еврейском анекдоте – «тс-с, уже никто никуда не идет». О взрыве в метро забыли через восемь дней, когда обрушилось перекрытие «Трансвааля». Мы опять стали сжимать кулачки, проклиная тех-кто-виноват. И никто не сказал: «Хватит! Сделайте хоть что-нибудь! Черт с ним, с курсом доллара, с процентом инфляции, с беглыми олигархами, с Балдинской коллекцией, с предвыборными дебатами. О чем говорим? За что копья ломаем? Нам плевать на смену министров, сделайте Бога ради так, чтобы нас перестали убивать! Неужели вы не знаете как? Тогда грош вам всем цена. Если знаете – полгроша». Но тихо было в Москве. Одинокие бабушки, боязливо сбившись в скоморошьи пикеты, что-то хорошее лепетали про коммунистов. Интеллектуальная элита писала воззвания к президенту Путину с просьбой оставить на своем посту Михаила Швыдкого. Власти клялись разобраться, взять под контроль, бросить все силы. Но даже не сочли нужным объявить траур по погибшим в аквапарке.
Страна напоминает огромный лазарет, где умирают каждый день, и не по одному, а люди – и врачи, и пациенты – привыкли. «Жаль, что Иван Иванович Иванов умер». – «Очень жаль. Пошли, что ли, обедать».
«Ты смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?» – вопрошал Галич. Он тогда не знал, что настанут времена, и выходить на площадь будет не страшно. Страшно будет другое – все забудут, что можно выйти на площадь в тот назначенный час. А может, нам (как плохому танцору известно что) мешают церетелиевские зверушки на Манежной?
