Георгий Мирский
В современном Иране возможна критика власти, но религиозные основы государства обсуждению не подлежат.
Фото Reuters
Тридцать лет тому назад в Иране победила Исламская революция. Она началась в 1978 году, и ее вождем стал живший в эмиграции великий аятолла Рухолла Хомейни, призывавший народ восстать против «нечестивого шаха». Он завоевал в народе огромную популярность, и, когда правительственная газета выступила с нападками на Хомейни, негодующая толпа вышла на демонстрацию. Выступление оппозиционеров было подавлено. Но через каждые сорок дней в городах происходили все более многочисленные демонстрации. В первых рядах, прямо под пулеметы – на верную смерть, шли муллы и другие духовные лица. За ними устремлялись несметные массы людей. Итог известен: солдаты не устояли перед натиском протестующих людей.
Это был бунт против «неправедной, нечестивой власти», против миллионеров, наживших свои капиталы под эгидой Америки, этого «Большого Сатаны», по выражению Хомейни. Здесь в полной мере проявился шиитский менталитет: материальные стимулы отошли на второй план. И когда через несколько лет выяснилось, что благосостояние людей только ухудшилось, Хомейни сказал: «Мы не для того совершали революцию, чтобы снизить цены на дыни».
Авангардом революции было духовенство. Уникальной особенностью шиитского толка ислама является наличие духовной иерархии, отсутствующей у суннитов. Самые почитаемые муджтахиды (высшие духовные авторитеты) получают звание «марджа ат – таклид» ( образец для подражания ), а наиболее выдающиеся из них носят титул «аятолла» (знамение Аллаха) и «великий аятолла».
Значение богословов в общественной жизни шиитов исключительно велико. Небывалый подъем шиизма в последние десятилетия связан в первую очередь именно с этими людьми, многие из которых, по сути, являются властителями дум верующих.
Шиитам, которых сунниты не признают истинными мусульманами, всегда была присуща традиция мученичества, жертвенности, доходившей до исступления и экстаза. Положение второсортных и дискриминируемых помогло шиитам сплотиться, солидаризироваться, как это всегда бывает у гонимых и презираемых общин. Накапливавшиеся столетиями чувство унижения, непреходящая вековая боль – все это рано или поздно должно было дойти до критической точки и вырваться наружу. Для того чтобы «скрытый заряд» взорвался, требовались лишь подходящие условия, и они назрели в Иране. Здесь проявилась особенность шиизма – идея о допустимости свержения неправедного правителя.
Иранская революция ознаменовала политическое пробуждение шиитов, в течение столетий веривших, что законная власть установится только после возвращения «скрытого имама» (шииты- имамиты верят, что когда-нибудь вернется «исчезнувший» в IX веке двенадцатый имам). Но в конце концов они создали исламистское государство, не дожидаясь этого события. Скрытым до поры до времени оказался не имам, а бунтарский «шиитский дух».
В Иране была установлена особая, не имеющая аналогов система власти, которую Хомейни назвал «вилаят-е факих», правление факихов (правоведов-богословов). По сути, сегодняшний Иран – это единственное в мусульманском мире настоящее теократическое государство. Власть принадлежит верхушке духовенства. Конечно, есть и президент, и правительство, и парламент, но над ними стоит как бы параллельная власть, которую воплощает своей персоной рахбар, Высший руководитель революции (сейчас им является аятолла Али Хаменеи, сменивший умершего в 1989 году Хомейни). Рахбар имеет право сместить президента. Избирает рахбара Совет экспертов. В политической системе Ирана предусмотрен специальный Совет стражей, имеющий право проверять и отсеивать кандидатов в президенты и в парламент, исходя из их пригодности с точки зрения соответствия идеалам Исламской революции. Наконец, существует Ассамблея по определению государственной целесообразности. Это совещательный орган, но, поскольку именно Ассамблея координирует действия трех ветвей власти, она фактически представляет собой нечто вроде высшего политического совета. Таким образом, без согласия верхов духовенства светская административная вертикаль власти не может быть выстроена.
Можно сразу заметить некоторое противоречие между установленной Хомейни схемой правления духовной элиты и главной шиитской концепцией, гласящей, что во главе мусульманской уммы должен стоять имам, ведущий свое происхождение прямо от потомков Али, двоюродного брата и зятя пророка Мухаммеда. Раскол мусульман на суннитов и шиитов произошел именно из-за вопроса о том, кто после смерти пророка должен был стать его халифом (преемником, заместителем) и исполнять обязанности имама (предводителя уммы). Шииты считали, что таковым является Али (отсюда и название – «шиа Али», партия Али), но он стал лишь четвертым халифом и вскоре был убит. К власти пришли сунниты с их концепцией выборности халифа (у суннитов титулы халифа и имама фактически слились в один, а шииты признают лишь титул имама, но потомки Али существовали лишь до двенадцатого имама, перешедшего в «скрытое» состояние). Только имам из рода Али должен управлять уммой, а ведь имамат является божественным установлением; но это противоречие решено следующим образом: поскольку неизвестно, когда появится скрытый имам, а община должна иметь предводителя, временно его обязанности могут исполнять люди, не являющиеся потомками Али.
Другое противоречие можно усмотреть и в самом государственном строе Ирана – Исламская Республика. Такого понятия, естественно, в Коране нет, но там ничего не говорится и о народном представительстве типа парламента, а в Иране этот институт существует. Более того, многие богословы исламистского толка отвергают само понятие демократии на том основании, что при этой системе правления законы через парламент издают сами люди, а этого не должно быть, так как все законы уже даровал в Коране Аллах. Но, видимо, Хомейни, устанавливая систему «вилаят-е факих», пренебрег такого рода соображениями и решил создать государство со всеми необходимыми республиканскими демократическими атрибутами, но при доминировании верхушки духовенства. Аллах, послав на землю ислам, велел создать исламское правительство (именно так и называется одна из книг Хомейни), и руководить им должны факихи, улемы (знатоки теологии и мусульманского права). Некоторые аятоллы оспаривали идею «вилаят-е факих» как не вытекающую из Корана, но их быстро заставили замолчать.
Уникальность системы, созданной Хомейни, состоит, таким образом, в сочетании теократии с демократическими началами, заимствованными у Запада. Существует оппозиция, хотя и в рамках исламской модели. Дозволена критика власти, и «простые люди», как убедился автор этих строк во время своих посещений Ирана, не боятся ругать власть. Женщины, хотя и одеты в черные закрытые одежды, водят автомашины, а среди студентов число девушек уже превысило число юношей. Рахбар – не диктатор, а лишь первое лицо в духовной корпорации, задающей тон не только в политике, но и в экономике, где ключевые позиции принадлежат благотворительным фондам, по существу, государственным корпорациям. Отвергнув капитализм и коммунизм, новые хозяева Ирана создали особую систему клерикально-бюрократического капитализма.
Хомейни подчеркивал, что иранская революция является общеисламской. Стремясь стать лидером всего мусульманского мира, Хомейни, по словам Вали Насра, автора книги «Шиитское возрождение», «определял свою революцию не как шиитскую, а как исламскую, и видел в Исламской Республике Иран базу для глобального исламского движения, подобно тому, как Ленин и Троцкий видели Россию как трамплин для глобальной коммунистической революции».
И «шиитская волна» покатилась по Ближнему Востоку. Сейчас помимо Ирана шииты доминируют в правительстве Ирака, а в Ливане шиитское движение «Хезболлах», созданное, поддерживаемое и финансируемое Ираном, стало крупнейшей политической силой. Король Иордании Абдалла несколько лет тому назад с тревогой говорил о «шиитском полумесяце», вклинившемся в самое сердце арабского мира. Но опорой Ирана в арабском мире стало и палестинское суннитское движение ХАМАС. Иран, не будучи ни арабской, ни суннитской страной, стал авангардом «арабского сопротивления» Америке и Израилю, подлинным региональным тяжеловесом. Мечты Хомейни, похоже, начинают сбываться. Тридцатую годовщину своей революции иранские исламисты встречают, уверенные в себе как никогда.
