Текст ниоткуда

Все отдаю, чтоб попасть в этот день. Валентин Серов. Открытое окно. Сирень. 1886. Национальный художественный музей Республики Беларусь

– Юрий Владимирович, вам не кажется, что аннотация к вашему новому роману «Клязьма и Укатанагон» не совсем корректна, и предлагаемый читателю «дневник одной из высших сущностей» – то есть не совсем «авторский» текст – оказывается, по крайней мере в первой части романа, увлекательнейшей историей, которая случилась как раз с местными обитателями? Так было задумано для сохранения интриги?

– Как я слышу из вопроса, вы, к моему удивлению, сразу приняли ситуацию, сложившуюся с публикацией романа. Я хотел бы прежде всего разъяснить именно эти обстоятельства, являющиеся ключом к пониманию романа. Действительно, аннотация написана мною, и она, при отсутствии согласования с авторами, просто уже поэтому не может быть корректной по отношению к данному, довольно сложному для приятия, материалу.  А вот с увлекательной, как вы говорите, историей в этом произведении (которое мы, в силу ограниченности наших литературных формул, вынуждены называть романом) ситуация совершенно иная. Может быть, я изучал этот текст чуть более других и поэтому имею некое право высказать свое мнение. Константину Картушеву – действительному автору текста – на мой взгляд, хотелось и нужно было эмоционально опереться на собственную биографию и историю своего времени, чтобы иметь право сказать нам о наступающем переломе, убедить в том, что время этой цивилизации уходит.

– Нет, я вовсе не так однозначно принимаю ситуацию с публикацией вами чужого фактически текста, как вы утверждаете. Я уж не говорю о юридической стороне дела.  Но ваше короткое объяснение факта появления романа на вашем столе «из ниоткуда» вряд ли может вызвать доверие читателя.

– Должен сказать, что все эти соображения, а вы перечислили только часть возможных проблем и вопросов, мучили меня, наверное, целый год, пока я решил наконец прочитать чужой текст, потом как-то проверял логику и факты, даже советовался со своими друзьями,  сверял, думал, да и попросту ждал, что автор или появится, или каким-то образом даст о себе знать. У меня не было никаких оснований для принятия решения, кроме короткой записки Картушева, приложенной к тексту, и мне казалось, что этого совершенно недостаточно. Время шло, и я наконец понял, или скорее даже поверил, что это все может меня не заботить, это не ко мне. Я решил: выполняю то, о чем попросили. Божий дар оплачивается получателем. Делаю то, что должно, а остальное – забота авторов, уверен, что это им по силам.

– В ваших давнишних «Электронных письмах виртуальному другу» все начиналось с истории обыкновенной сурепки,  которая «хозяйничает на заброшенном поле среднерусской равнины», а на юге страны «превращается вдруг в стелющийся многолетник». То же самое происходит в случае с вашим романом, который, начавшись с бытовой истории, вырастает в эпос? «Клязьма» при этом – кодовое слово сродни «сурепке»? И победит ли его в идеале чужеземный «Укатанагон»?

– Спасибо, что вспомнили эту мою насмешливую статью, но скажу еще раз: я – только публикатор романа «Клязьма и Укатанагон».

– А еще вот одно ваше стихотворение тоже внутренне перекликается… Процитирую его, чтобы понятно было, о чем идет речь:

Полные чашки зеленого чая,

Ломтики сыра, желтый лимон,

Прикосновение пальцев, молчанье –

Все вспоминается ныне как сон.

Может быть, там, где все это осталось,

Жизнь по другому закону меняется,

Все то, что здесь безнадежно прервалось,

Там не спеша продолжается.

Ветер легонько поднял занавеску,

Солнце под мебель задвинуло тень,

Море добавило к завтраку плеску –

Все отдаю, чтоб попасть в этот день.

Только бы пить этот чай бесконечный,

Тоненько резать лимон,

Взглядом беспечным встречать твой беспечный, 

Припоминая сегодня, как сон.

– Согласен. Думаю, такого рода перекличке я и обязан поручению от Авторов романа.  К нашему с вами сожалению, Автор, или Авторы, романа не могут, по совершенно объективным обстоятельствам, присутствовать тут. Ни Картушев, ни Арифья-о-Герита. Так мне кажется, по крайней мере, потому что я сам ждал их появления несколько лет. Хотя здесь ни в чем абсолютной уверенности не может быть. Вы сами можете пробовать достучаться до небес.

– Скажите, поэтические сборники с вашей фамилией содержат, по крайней мере, стихотворения вашего авторства?

– Понимаю эту легкую язвительность. Да, с этим все без загадок. Изданы четыре моих сборника стихов. На сайте «Поэзия» тоже мои. Те, что под фамилией Лавут.

– Почему на обложке романа – фамилия Лавут-Хуторянский?

– Мне показалось правильным в этой двусмысленной роли публикатора указывать не поэтический псевдоним, а хотя бы добавить натуральную фамилию, чтобы продемонстрировать свою реальность и открытость в этой роли, что ли.

– Хорошо, вернемся к роману. С точки зрения жанровых конструкций роман более всего напоминает социальную драму, которая сродни острому, злободневному памфлету. Супруги всех семейств постоянно спорят о том, «как обустроить Россию». Вам тоже близка идея главной героини первой части о том, что ничего хорошего с нами не будет, и перспектива одна – тотальное вырождение? Или это все‑таки мысль Высших существ, которые о нас дневники пишут и нам их передают для обдумывания?

– Ха-ха, это действительно звучит смешно и пафосно – писать столько лет, чтоб передать человечеству для обдумывания, согласен. Мне кажется, что то, что называется Дневником – это в основном не о нас. Скорее всего, и само слово «Дневник» – это просто чтобы нам понятнее было. Мы ведь не можем даже предположить, на каком он языке, как и чем написан. О нас там выдержки, подобранные Картушевым. Мне кажется, авторы говорят нам, что ни идея обустроить Россию, ни идея обустроить весь земной мир не имеет шансов на воплощение. Так же, как идея обустроить самих себя, выстроить лучшее человечество, которое будет гуманнее, добрее и благополучнее. Она не то чтобы из области труднодостижимых мечтаний, но антинаучна и не имеет шансов на серьезное обсуждение. Наше прошлое, наша эволюция и наша сущность – нам говорят об этом довольно внятно – обречены на катастрофические перемены.

– С другой стороны, орнаментальная, я бы сказал, проза в конце романа замечательна еще и тем, что медведи и прочие ее обитатели все-таки тоже символ всего социально сущего и видятся этакой гербовой виньеткой в «иноземном» дневнике. Эти вставные новеллы в романе – о лесном семействе, загробных снах главного героя – ведь недаром, правда?

– Чистейшая правда. Именно та, про которую авторы нам сообщили, что она рождается сразу в нескольких версиях и каждый может выбрать для себя подходящую. Я склонен доверять тому, что нам пытаются сообщить авторы о той простой и одновременно дикой, неприемлемой для нас пока лестнице перемен, которая ждет не дождется наших вольных и бездумных шагов в будущее.

– Расскажите об Укатанагоне, великом и прекрасном.  «Кодированные дискретные существа, распадающиеся и собирающиеся самостоятельно», то есть мы, люди, ведь мы так отличаемся и так не хотим этой строгой схемы жизни, о которой сообщается в этом суровом романе, хоть он, по большому счету, о любви…

– Я могу рассказывать утешительные сказки, варианты которых я сам перебирал последние два года, пока не решил наконец выполнить то, о чем меня попросили. Нет, не так говорю. Я это потом понял: поручили, а не попросили. Он лежал несколько лет у меня спокойно, а потом уже стал настойчив, не мог так просто валяться. Так что правильно говорить: мне поручили напечатать этот роман. Пьер Жан Беранже написал: «Господа, если к правде святой/ Мир дорогу найти не сумеет,/ Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой» (перевод Василия Курочкина. – «НГ-EL»). Эти слова принципиально осуждали все, кто сам пытался навеять нам, особенно в нашей стране, сон, но отнюдь не золотой. И даже самые горячие сторонники этих строк не знали, что делать с таким горьким и безнадежным, при всей его красоте, пророчеством. И в наши дни стало понятно, что сама идея дороги человечества к некоей правде святой – это все и есть тот самый «человечества сон золотой». И при этом никакой горькой суровости и безнадеги не будет наблюдаться. Жить будет становиться все легче и все занятнее. Понятно, что уже сегодня можно счастливо просидеть у компа всю жизнь и ничуть не пожалеть об этом, объективно сравнивая такую живую, яркую, эмоциональную жизнь у компа с той дрянью, с которой сталкиваешься в реальности. Да, кстати, как вы правильно отметили, это мы все о любви и ни о чем другом, без всякого ехидства и сарказма. Потому что у людей все о любви: и романы, и войны, и жизни. И разве это что-то может поменять?..