За словом теряется жизнь

По мнению Платона, идеи – модели вещей, с которыми мы имеем дело. Рафаэль Санти. Афинская школа (фрагмент фрески). Лицо Платона, которому Рафаэль придал черты Леонардо да Винчи. 1509–1510. Ватикан, Станца делла Сеньятура.

У Алины Витухновской готовятся к печати две книги – «Русская политика» и «Записки материалиста» (в этом номере «НГ-EL» читайте подборку ее стихов). О новых книгах, отношении писательницы к литературному творчеству и ее читателях с Алиной ВИТУХНОВСКОЙ беседовала Наталья РУБАНОВА.

– Алина, в прошлом году ваша книга «Человек с синдромом дна» вышла в серии «Новая публицистика». Почему именно там и что вы можете сказать о проекте «Выбор Сенчина»?

– Всегда интересно, когда писатель запускает какие-то проекты, занимается чем-то помимо собственно своей писательской деятельности. Я сразу обратила внимание на то, что у Романа Сенчина появилось издательство. Роман как автор мне кажется на редкость адекватным человеком, что в литературной среде, собственно, редкость. И я подумала, что дело с ним будет иметь просто, и предложила свои тексты. Так оно и вышло. Помимо этого у Романа в издательстве выпускаются близкие, интересные мне авторы – Василина Орлова и Алиса Ганиева.

– Выпущенная «Стеклографом» в том же году книга ваших стихотворений носит название «Меланхолический конструктор»: что наиболее значимо для вас в ней и по какому принципу происходил отбор текстов?

– Я очень рада, что поэт и культуртрегер Дана Курская предложила мне издать книгу у нее, потому что она, так же как и Роман Сенчин, и пишет, и занимается издательской деятельностью. Она своего рода подвижник, потому что тянуть на себе такое без всяких спонсоров – это очень сложное и благородное дело. Стихи отбирались по принципу лучших, как они мне кажутся на данный момент времени. Я редко обращаюсь к своим старым текстам, но когда обращаюсь – вижу: то, что нравилось раньше, – не нравится сейчас. То, что писалось давно, – не воспринимается… или вдруг, наоборот, то, что писалось давно, кажется сверхгениальным. Я не считаю, что в поэтической книге в отличие от прозаической или книги эссе должна быть какая-то особая структура. Я выбирала лучшие стихи, лучшие – как старые, так и новые.

– Кто кроме Набокова в прозе и Бродского в поэзии вам соприроден?

– Из прозаиков кроме Набокова это, например, Леонид Андреев, Платонов, Мамлеев, Сорокин. Это не литератор, но профессиональный юрист и автор многих ключевых политических работ Карл Мит. Помимо Бродского в поэзии я назвала бы имя ныне покойного Алексея Парщикова – очень известного, качественного поэта, о котором в России, к сожалению, я мало слышу.

– Что является для вас поэтическим эталоном и как вы работаете над текстом собственного изготовления?

– Про поэтический эталон мне сказать нечего. Я не стремлюсь кого-то копировать или кому-то соответствовать, подражать. Эталоном для меня является собственная идея. Для работы мне необходимо абсолютное уединение, чтобы не было никаких посторонних вмешательств, звонков, дел, людей. Это именно работа, в которой слова подгоняются под необходимую идейную концепцию либо в случае поэзии должны вызывать определенные эмоции у читателя. Неким изначальным онтологическим чутьем я понимаю, каким образом надо располагать слова, чтобы они произвели определенное воздействие на публику. Однако из этого вовсе не следует, что я сама испытываю те эмоции, которые описываю. Также мне неведомо понятие «божественного вдохновения», вообще каких-либо озарений извне. Я не являюсь проводником каких-либо «высших» сил. Все, что я пишу, делается с определенным умыслом и целью абсолютно сознательно.

– Ваши афоризмы – «Умные дети рождаются мертвыми», «Начинать ценить маленькие радости жизни – так я понимаю окончательное падение» и прочие – вызывают закономерное раздражение массовки и столь же очевидный, соприродный интерес тех, для кого рабфаковская психология принятия любого насилия – ни божественного, ни «человечьего» – неприемлема ни эстетически, ни физически. В одном из эссе вы упоминаете о «тексте через пытку»: каково это, все время на дыбе? Это даже не вопрос…

– Если я правильно поняла ваш вопрос, могу сказать, что я не чувствую какого-либо раздражения массовки, которая бы, в свою очередь, не устраивала меня. Меня одинаково устраивает как то, что меня любят, так и то, что меня ненавидят и не приемлют. И порой агрессивная реакция на меня и мое творчество имеют куда больший резонанс, чем позитивные рецензии и высказывания. Здесь же важна сама реакция – она есть, в этом смысле меня все устраивает. У меня нет ни малейшего желания быть всеми любимой и всеми принятой и всеми понятой. У меня есть желание – я его никогда не скрывала – быть известной, у меня есть желание иметь возможность распространять свои идеи, распространять, но не навязывать. Да, распространять идеи, но при этом совершенно необязательно, чтобы меня все принимали. Что касается «текста через пытку» и, как вы сформулировали, «все время быть на дыбе», то если бы я писала постоянно, я, наверное, была бы мертва лет уже в 25. В «тексте через пытку» нет никакого мазохистского кокетства – либо писать, либо жить. Именно так! И писать для меня (было и есть) действительно пытка, но более было, чем есть, потому как я использую этот метод дозированней и рациональней, нежели раньше. Собственно, у меня нет желания самовыражаться просто ради самовыражения. Все-таки у меня есть цель быть услышанной публикой и чтобы на меня отреагировали. Я пишу не так часто, я пишу вперед, чтобы моих текстов хватало на какое-то время, потому что действительно литература убивает.

– Вы готовите к печати книги «Русская политика» и «Записки материалиста»: названия говорят сами за себя. Что для вас эти книги и какой посыл в этом «здесь и сейчас» вы вкладываете в них?

– Книга «Русская политика» касается истории 2017 и 2018 годов, когда я заявила свою кандидатуру в качестве президента России и мы (моя команда) участвовали в президентских выборах, насколько это можно назвать участием при цензуре в наших медиа. Тем не менее мы участвовали, и у нас скопилось большое количество информации не только по этому поводу, но и вокруг, и около выборов. Плюс эта книга включает не только сюжет о выборах, но и ряд значимых политических статей, которые вы и прочие читатели могли видеть, например, в Facebook и на различных политических сайтах.

– Зощенко писал, что «самое главное в жизни – слова: ради них люди шли на костры»; Бродский называл поэзию видовой целью человечества. Что для вас это занятие, эта игра в буквы?

– Я не соглашусь с Зощенко и не соглашусь с Бродским. В детстве, в пять, шесть, десять лет, возможно, я бы с ними и согласилась. Тогда я переоценила значимость слова, я считала его сакральным. Я очень хорошо чувствовала слово и полагала, что определенные смыслы можно донести только посредством него. Но с тех пор менялась я, менялась реальность вокруг. Я поняла, что Россия – страна победившей логократии, где верят в слово, за которым теряется все – за словом теряется действие, за словом теряется самая жизнь в некотором роде, теряется смысл этого слова. Можно сказать, что страна победившей духовности, которой являлась Россия в советские времена и которой она стремится стать в текущей политико-экономической ситуации, – это ситуация запрета на жизнь в современном мире, где цивилизация постепенно, мягко вытесняет культуру. Когда избыток культуры – вдруг, парадоксально, напротив – начинает ассоциироваться с тоталитаризмом. Особенно опасно, когда это происходит в закрытых пространствах, как то – в современной России, которая, к сожалению, становится ментальным гетто на карте мира.

– Можете ли рассказать о «Записках материалиста», где и когда выйдет книга?

– «Записки материалиста» – это набор эссе, который стилистически, наверное, соответствует моей книге, ранее изданной Романом Сенчиным, – «Человек с синдромом дна». Но она имеет более четкую концепцию, которую я могу назвать апологетикой материализма. Для красоты, конечно, это можно назвать и метафизическим материализмом, но в принципе, в перспективе от термина «метафизика», наверное, я намерена отходить к каким-то более соответствующим мне терминам. Все же термин «метафизика» размывает многие другие понятия, которые должны быть четкими. В последнее время я все более стремлюсь к четкости понятий. Раньше, возможно, к красоте языка, а сейчас все-таки к четкости.

– Где продаются ваши книги?

– Мои книги, надеюсь, можно купить в московских магазинах, но это уже вопрос к издателям, которые должны заниматься распространением. Также мои книги можно купить у меня, заказать в Интернете, информация об этом есть у меня на моих ресурсах в Сети.

– Книга «Человек с синдромом дна» заняла одно из первых мест в номинации «50 лучших книг года» по версии «НГ-EL» – наверняка у нее много читателей. Кто эти люди, какие они?

– Я не проводила такого мониторинга, у меня нет для этого возможностей. Я могу только ориентироваться на свое собственное представление о моем читателе. Наверное, это люди, мировоззренчески близкие мне, немного пессимистично настроенные. Наверное, это любители Ницше, Шопенгауэра, Сорокина и Джордана Питерсона – вот такой эклектичный набор, с одной стороны. С другой – это люди депрессивные мировоззренчески, но это политические оптимисты, потому что у меня все же оптимистичная политическая позиция и она вряд ли изменится. Она оптимистична в сравнении с позицией большинства граждан России. Ибо я все-таки верю в либеральный реванш, во многие вещи, в которые большинство уже давно не верит. Поэтому я надеюсь, что среди моих читателей есть люди, которые наполнены зарядом энергии и которые изменят будущее России в лучшую сторону.