Беседовал Игорь -Вера, на микрофон не обращай внимания. Можешь говорить, можешь молчать. Тогда я запишу дыхание и опубликую.
- Дыхание я тебе уже прислала в стихах.
- Подожди, дыхание в каком размере, ямбом?
- Вообще-то я дышу, как правило, трехсложно, амфибрахием. Запыхавшись - ямбом. А во сне, как мне кажется, чем-то вроде второго пеона.
- Я открою учебник и поищу: пеон второй. Твоя первая публикация была в "Независимой газете"?
- Да, в 1992 году. Это было началом той моей новой жизни, которая теперь кончилась. Началом моей литературной жизни. До этого была только публикация в "Юности". Я не знаю, как у других писателей, но у меня примерно поровну публикаций в журналах и в газетах. Меня много печатали в газетах. Наверное, стихам так хотелось. Им хотелось выглядеть актуальным репортажем, "срочно в номер!".
- Как ты приучала людей к себе? Я помню по собственному восприятию тебя, как чужого и ниоткуда автора, который потом стал близким и необходимым.
- Никого я не приучала! Но похоже, что приучила┘ Во всяком случае, летом я в интернете прочитала не без злорадства ссылочку: как сказала Вера Павлова, "глотатели пустот, читатели газет"!
- Замечательно. Скоро тебе припишут "Когда б вы знали, из какого сора" и все остальное┘ Скажи, а почему ты не даешь интервью? Это что, элемент имиджа типа Пелевин в темных очках?
- Причин тут две. Во-первых, перевирают. Во-вторых, сама себя перевираю. Вранье накапливается. К примеру, недавно обо мне написал один дамский, гламурный журнал. Маленькая фотография и небольшой "поэтический портрет". Если ты помнишь, я в одном интервью говорила, что мои первые стихи появились как записки любимому на подушку?
- Да, самурайский обычай.
- Так вот, в этом журнале я прочла: "записки со стихами оставляет на подушках своих любовников". Поэтому я стараюсь избегать интервью. Я их уже достаточно дала, чтобы можно было перевирать в свое удовольствие.
- Расскажи о своих зарубежных поездках. Перед тобой все-таки открылся теперь мир. Почему в стихах нет ничего программного типа "Кельнский собор", "Триумфальная арка"?..
- И не будет. У меня немножко другая заграница. У меня интимная заграница. Я попала туда не как туристка, но и не как эмигрантка.
- Как любимая женщина.
- Да. Поэтому, когда я говорю, что Нью-Йорк самый лучший город на свете, я не знаю, говорю ли я о Нью-Йорке или о том человеке, который там живет. С которым я там живу. В письмах Ольги Фрейденберг, в ее переписке с Пастернаком, есть одно место: "Меня спрашивают, как мне понравилась Третьяковка. Я отвечаю: я была там с Борей". Именно так мне нравится заграница.
- А фестивали поэтические?
- Про фестивали ничего пока не поняла. Поняла только одно: там можно отлично отвлечься от литературы.
- А где ты была?
- Во Франции, в Англии, в Германии. Сейчас еду в Италию: фестиваль в Риме, лекции в Миланском университете. Две лекции: одна - "Поэзия и музыка", вторая - о моей детской студии. Я уже написала их, так что сама себя перевирать не буду - выйду и прочту слово в слово, как Набоков.
- А что значит отвлечься на фестивале? Ты знакомишься с кем-то, общаешься с нашими, с иностранцами? Я прочитал о фестивале в Париже, что "ходила строгая и недоступная Вера Павлова".
- Да, строгая? Это он не видел, как мы с Приговым пели в кафе оперные арии, обливаясь пивом. Нет, я люблю ездить на зарубежные фестивали. У нас относятся к поэтам как-то спустя рукава, а там поэтов изо всех сил любят. Ценят хрупкость этого явления природы. Скажем, этим летом я была в Германии. Пять наших поэтов и шесть немецких неделю жили вместе, в деревне виноделов. Там, посреди виноградника, стоял такой, как мы бы сказали, ДК, дом художника, стеклянный сарайчик, а в нем - концертный рояль "Ямаха". И вот, я играю на рояле, русские поэты дегустируют местные вина, а немецкие с утра до вечера переводят наши стихи. Прибегают, каждое слово уточняют с помощью переводчицы┘ Не могу забыть, как переводчица, вместо того чтобы переводить мой стишок, залилась слезами - так расчувствовалась.
- Вытерла слезы и перевела?
- Вытерла и перевела. И мы читали все вместе на вечере - из этого выйдет потом книжка-билингва. И нам дали кучу денег за чудесные каникулы. За холмами была Франция, и туда гоняли за сырами, чтобы нас угощать. А для немцев, которые пришли нас слушать, сварили борщ┘
- В твоих новых стихотворениях появляется тема славы, известности.
- Надо же отбиваться как-то. Стихами же отбиваешься от вещей, которые трудно переносимы. Слава, она одна из самых труднопереносимых вещей на свете.
- Сбивает с толку?
- Много акустических помех.
- За границей проще и в этом отношении?
- За границей возникает очень адекватная ситуация. Когда читаешь иностранцам на непонятном им языке, то сам акт выступления становится абсолютно адекватен себе. Когда я читаю за границей, у меня даже спина после выступления не болит. Потому что я не чувствую, что предала свои стихи. Я даю то, чего от меня ждут - голос и облик. А слов ни там, ни здесь нет.
- Как не заблудиться в чужих ожиданиях чего-то от тебя и в восприятии тобой их?
- Честно говоря, мне не до этого. У меня нет сейчас другой жизни, кроме личной. Я живу чувством, которое меня целиком поглотило. В общем, я не поэт, я влюбленная женщина. Два года назад, в том возрасте, когда одни кончают с собой, другие идут на дуэль, третьи ломаются, я сбросила шкурку и начала совершенно новую жизнь. Это была моя дуэль.
- Что ты читаешь?
- Летом в Нью-Йорке мы читали американских поэтов. Мой любимый переводил мне их с листа - на пляже, в парке, в книжном магазине, - сидя на полу, беря с полок книгу за книгой┘ Интересно. Другое. Никакого шаманства, никакого фокусничества, никакого мессианства - все как-то очень трезво. Люди просто честно пытаются сказать то, что хотят.
- А как стихи пишутся при такой кочевой жизни?
- Как всегда. Только в блокноте появились пометки - М., Н-й. И еще крестики такие - возле стихов, написанных в самолете. В подборке, которую я тебе прислала, есть и те, и другие, и третьи. Попробуй отличи.
