Вознесенский и Реализм

Поэзия должна быть глуповатой, а юбилейные речи - дебильными. Поэтому поздравления ни в коем случае нельзя сочинять в стихах - может случиться нежелательный резонанс. Люди с устойчивым тонким вкусом стараются вообще избегать как стихов, так и поздравлений. Если им, конечно, не препятствуют служебные обязанности или зов сердца. Вы не пробовали совмещать служебные обязанности с зовом сердца? Об этом поговорим в конце. А пока┘

Его портрет в застекленной рамочке висел в спальне у девушки, на которой мне хотелось жениться. В припадке ревности я разбил заветный портрет кулаком, оросив стены кровью. Желающим могу продемонстрировать шрам: мы с Юбиляром то ли кровники, то ли братья. Да и мало ли в чью он судьбу вторгся, сладкозвучный? В детстве на уста Юбиляра слетались пчелы...

Недаром его горделивое, а потому ставшее объектом пародии стихотворение "Гойя" (Я - горло // Повешенной бабы, чье тело, как колокол, // било над площадью голой) является для нас куда большей эстетической ценностью, чем смиренные "вития словес" какого-нибудь Епифания Премудрого: "Да и аз многогрешный и неразумный, последуя словеси похвалений твоих, слово плетущи и слово плодящи и словом почтити манящи, от словес похваления собирая, и приобретая, и приплетая, паки глаголю┘".

"Остраненные" рифмы Юбиляра вызывают в нас понимание почти восторженное; нанизанные же, как рябина на нитку, рифмы поэта, жившего в XV веке, вызывают недоумение пополам с зевотой. Почему?

* * *

Перейдем к глуповатости. Тропы Вознесенского сконструированы следующим образом: дифференцируются два далеких друг от друга предмета, из каждого выделяется по признаку, которые затем объединяются ассоциацией по сходству. При этом ценится не столько сходство, сколько дистанция - то эстетическое и интеллектуальное усилие, которое требуется от автора и читателя для ее преодоления. По этому принципу - актуализации различия - построены и его знаменитые ассонансные рифмы. Чем это для нас ценно?

Эмансипированное сознание остро переживает свою отдельность от мира. Самосознающее "я" ребенка начинается с экспериментальной лжи. Знание правды, которая вдруг оказывается "недоступна" некогда вездесущей маме, укрывает ребенка прозрачным, но непроницаемым колпаком ментальной самостоятельности: таким образом, начало сознания неразрывно связано с началом одиночества. Ощущение это кажется притягательным, не случайно дети, начиная примерно с трехлетнего возраста, любят бескорыстно врать, сочинять небывальщину. Впоследствии, когда одиночество сознания приедается, не менее притягательными для индивида становится поиск связей в конгломерате бытия. В сочинении небывальщины становится важным другой аспект, но сочинитель ее остается все тем же ребенком. А место "вездесущей мамы", которая должна быть обманута, занимают "природа", "общество" или, если угодно, Бог.

Эстетика средневекового искусства была совершенно иной. Тогда господствовал "реализм" - представление, согласно которому истинностью и ценностью обладают лишь "реалии", то есть идеальные образцы сущего. Иконный лик поэтому обладал большей аутентичностью, чем, скажем, обладал бы ею в то время Иисус кисти Крамского.

Надо сказать, что реализм нового времени весьма мало отличается от реализма средневекового. Чем, если не агентами идеального были все эти "типические герои, действующие в типических обстоятельствах"? Ходульный соцреализм благодаря своей соотнесенности с идеалом обладал большей достоверностью, чем натурализм "другой прозы": просто Мария и просто Хосе Игнасио из мексиканского сериала ближе сердцу домохозяйки, чем распятые под микроскопом персонажи Сокурова.

Если модернизм исходит из того, что главным эстетическим достоинством произведения является исключительность, то эстетика реализма требует от искусства, чтобы оно соответствовало образцам. Частности не могут ни доказать, ни опровергнуть истину, они не обладают самостоятельной познавательной ценностью. Но если они соответствуют образцу, то считаются Правильными, а значит, Прекрасными (это в реализме одно и то же). Как тут не вспомнить титанического М.Б. Храпченко, который учил, что мироощущение художника должно совпадать с объективной логикой истории ("я пишу по велению сердца, но мое сердце принадлежит партии").

Кто с этим спорит? Даже уважаемый Юбиляр со своих высот старается совпадать с объективной логикой, когда пишет то поэму про интернет, то стихотворение про роликовые коньки, однако┘ То ли логика изменяется, то ли высота положения требует писать не о коньках, а все больше о вечной жизни, сравнивая ее - по-вознесенсковски! - с роликовыми коньками┘

Тьфу ты, перепутал. Со скутером.