Вероника Чернышева
Жан Марк Бустамант: "После кризиса стало понятно, что провокация в искусстве уже не актуальна".
Фото предоставлено фондом "Екатерина"
В фонде «Екатерина» в рамках Года Россия–Франция-2010 стартовала выставка французского художника Жана-Марка Бустаманта (1957). После вернисажа был дан традиционный прием в резиденции посла Франции на Якиманке. Посетители вернисажа превратили камерное по формату мероприятие в довольно многолюдное и шумное действо, в ходе которого гости увлеченно обсуждали друг с другом творческие планы. Каждый свои.
Виновник же торжества соображениями о роли художника в современном мире успел поделиться с обозревателем «НГ» Вероникой Чернышевой в тишине. Во время монтажа экспозиции.
– Кого вы считаете своим учителем?
– Для меня нет понятий «наставник», «ментор». Я много преподаю и своим студентам всегда говорю, что этого быть не должно. В искусстве нельзя быть последовательным поклонником чьей-то системы ценностей. Иначе вы станете в лучшем случае искусствоведом, но не художником. Чтобы быть художником, нужно уметь, изучая, отталкиваться, а не поддаваться. Стать влиятельным самому можно лишь избегая влияний, хотя я, конечно, утрирую, знать все, что происходит в интересной тебе сфере, просто необходимо. В современном мире полагаться на интуицию наивно.
– Чего вы ждете от этого визита в Россию?
– Видите ли, для меня это уже третья поездка, кроме того, я 20 лет прожил с женой – американкой русского происхождения. Я даже венчался в русской церкви. Одна из трех моих дочерей говорит по-русски, и тем не менее для меня ваша страна – огромная загадка по-прежнему. Это место, где родилась великая культура. И вместе с тем это сложная страна, со сложным языком и сложной географией. Сложен даже ваш алфавит. Поэтому я был весьма удивлен, когда моя дочь самостоятельно пожелала его изучить.
– Ваша выставка проходит в рамках Года России во Франции.
– Ну знаете, это такая мягкая обложка для более серьезных вещей – вроде экономических договоренностей между странами. С культурой так всегда. Это витрина, и не более того. Такая милая манера общения. Предлог, чтобы поговорить о чем-то более серьезном.
– Насколько важен, по-вашему, такого рода культурный обмен в век тотальной доступности информации, когда очередной форум формата «Россия–Франция» не добавит ничего принципиально нового к картине мира его участников?
– Он важен. Но уже не так значим. С глобализацией все объединяется и, я бы сказал, усредняется. Современному миру, на мой взгляд, дать что-то новое способны разве что Россия и Китай – потому что это страны, которые что-то принципиально для себя поменяли в не очень далеком прошлом. А что касается Франции и Европы вообще – здесь все давно идет по накатанной. И от Парижа я в этом смысле ничего не жду. Хотя это вовсе не означает, что здесь нет хороших художников.
– Современные гуманитарии любят рассуждать об очистительной роли кризиса.
– Я думаю, ее не стоит преувеличивать. Мне кажется, что из экономического кризиса мы выйдем раньше, чем человечество успеет извлечь из него урок. Кризис подкорректирует некоторые системы общества, но не поменяет ментальность. И, возможно, через какой-то промежуток относительной стабильности он вновь вернется. Наша буржуазия слишком молода, чтобы полностью переродиться. Скорее она восстановится почти без потерь.
– Функции современного искусства трансформируются?
– Они, безусловно, поменяются. До наступления кризиса все мировое искусство объединяло ставшее уже навязчивым апеллирование к буржуазии. Критика сверхпотребления и прочие вытекающие отсюда темы. Искусство стремилось провоцировать, будить засыпающих. Когда мир встряхнулся перед новой общей проблемой, о которой искусство, безусловно, стремилось предупредить, стало вдруг понятно, что провокация уже не так актуальна, как раньше, и те, у кого не было в творческом резерве других художественных методов, либо оказались не удел, либо начали переживать свой личный кризис. За этим довольно любопытно наблюдать. С другой стороны, момент очищения, о котором мы говорили, нельзя совсем отрицать. Он есть. И поскольку в большинстве стран кризис затронул все слои общества, лучшие его представители, естественно, концентрируются на самом важном в меру своего понимания того, что важно. Искусство немного отвлекается от коммерции и возвращается к самому себе. Впрочем, это не ново. Вспомним хотя бы Германию 50-х. В это время там наблюдался невероятный всплеск культуры. Сейчас в Европе такого нет. Повторюсь, вся надежда на Россию и Китай.
– Сколько часов в день вы уделяете живописи?
– О! Я просто задуман и создан для того, чтобы ничего не делать. Я не хожу в свою студию каждый день и не провожу там по 18 часов. Там работают ассистенты. Но «ничегонеделанием» я называю созерцание. Это время и состояние, в котором ко мне приходят новые идеи. Новые идеи вполне могут прийти тогда, когда ты едешь в метро. Я всегда ищу то, чего не хватает. Впрочем, как и любой человек, который занят художественным творчеством. Это могут быть цвет, звук, запах, присутствие чего-то неведомого. Когда «то, чего не хватает», найдено и облечено в цвет и форму, только тогда ты берешься за что-то новое.
