Андрей Мартынов
Путь Солженицына в контексте Большого Времени. – М.: Русский путь, 2009. – 480 с.
Сборник состоит из трех частей. Первая включает материалы круглого стола, прошедшего на XXI Московской международной книжной выставке-ярмарке 4 сентября 2008 года. Во вторую, наиболее крупную, вошли научные доклады и сообщения международной научной конференции «Путь А.И.Солженицына в контексте Большого Времени», прошедшей 5–6 декабря 2008 года. Третий блок представлен стенограммой выступлений, прозвучавших в первую годовщину кончины писателя, 3 августа 2009 года, в Доме русского зарубежья. Поэтому книга содержит иногда пару-тройку докладов одних и тех же специалистов по творчеству нобелевского лауреата. В конференции и круглом столе приняли участие ученые из США и Индии, Франции и Японии, Великобритании, Польши, Германии и Литвы. Россия была представлена экспертами из Москвы, Санкт-Петербурга, Дубны, Новосибирска, Благовещенска и других городов.
Интересно сообщение Наталии Солженицыной об архиве писателя. В числе первоочередных задач она предполагает ввести в научный оборот «Дневник Р-17» – рабочие записи, сделанные в ходе работы над «Красным колесом». Также планируется выпуск полного корпуса «Литературной коллекции», третьего тома воспоминаний «Иное время – иное бремя: очерки возвратных лет» и публицистического наследия. К другим намерениям (уже частично выполненным) относится издание аудиоархива (авторское чтение произведений Солженицыным), а в более отдаленной перспективе – публикация неоконченных произведений и эпистолярного наследия.
Практически с первых выступлений и чтений докладов выявилась тенденция не только заочных дискуссий, а также осознание невозможности анализа наследия писателя в сколько-нибудь привычных рамках устоявшихся традиций. Так, Людмила Сараскина (редактор-составитель сборника) предложила оригинальное видение жизни и творчества писателя. Солженицын «проживал все свои жизни – и свою реальную, персональную, и несостоявшиеся, альтернативные». При этом не как художник или артист, а как реальный человек. Подобным образом он и достигал той абсолютной убедительности, которая характеризует стиль Солженицына. С Сараскиной заочно полемизирует японский славист Тоефуса Киносита, охарактеризовав «повествовательный комплекс» писателя не только в категориях «сочувствия» и «вживания», но и «вненаходимости», «дистанцирования», видя в них «авторский подход к миру».
Эксперт по творчеству Солженицына из Дубны Светлана Шешунова обратила внимание на нарушение писателем привычных традиций. Если в русской литературе не принято было положительно (в лучшем случае нейтрально) изображать жандармов и правительственных чиновников («бюрократию»), то Солженицын с нескрываемой теплотой вывел соответствующие типажи (Столыпин, Ободовский, Крылов). Другой чертой Александра Исаевича был изначальный заряд на позитив. Поэтому, несмотря на «зрячую любовь» к России (Александр Шмеман), Солженицын дал «больше положительных героев, чем все другие русские писатели».
Познавательны доклады Жоржа Нива, проследившего символику сна в солженицынской прозе (и не только в «Красном колесе», но и в «Раковом корпусе»), и британского исследователя Майкла Николсона, который посвятил сообщение ранним жанровым поискам писателя, в частности, поэме «Дороженька». Интересна статья и о категории времени московского исследователя Бориса Любимова, отмечающего, что в «математически точной поэтике» автора «Матренина двора» случайностей не бывает.
Сборник выходит за рамки чистого литературоведения. Та же Шешунова пишет о «Творчестве Солженицына и проблеме топонимической реставрации», касаясь вопросов возвращения исторических имен и реакции на переименование учащихся. Тему преподавания в числе других продолжили Александр Урманов (Благовещенск) и Михаил Голубков (Москва) в докладах, посвященных проблемам изучения «Красного колеса» в вузе и школе.
Другим отдельным блоком выступают мемуарные свидетельства: математика Сергея Гродзенского, учившегося в Рязани у Исаича (кличка, данная Солженицыну школьниками), или же актера Евгения Миронова, блестяще сыгравшего Глеба Нержина в сериале по роману «В круге первом».
Думается, конференция и круглые столы подтвердили еще одну тенденцию – уникальность места Александра Солженицына в мировой литературной и в целом культурной жизни. Альтернативы ему не было и нет. Если русская литературная и общественная мысль второй половины XIX века жила в заочном противостоянии Федора Достоевского и Льва Толстого, а стимулом развития американской литературы середины и второй половины ХХ века было не менее заочное противостояние Уильяма Фолкнера и Габриэля Гарсии Маркеса, то ни в русской, ни в европейской, ни в мировой литературе писателя с альтернативными взглядами, но с равным Солженицыну дарованием, пожалуй, нет. Непарный писатель.
