Сергей Шаргунов Тем, кому в 68-м было двадцать, сегодня шестьдесят. Горящие баррикады и поливальные машины, скрежет зубов студента, и хряст полицейской дубинки, и безумные лозунги вроде: «Я тебя люблю! О, скажи мне это с булыжником в руке!» или «Звонит будильник. Первое унижение за день» – все кануло.
Но ребята не проиграли.
Во-первых, лозунги были условны, ироничны, пародийны, как и физиономия Мао означала не культ кормчего, а бросок спелым мандарином в пластмассовый мир. Во-вторых, состоялись новые выборы. В-третьих, Европа гуманизировалась, и сердцевиной бунта были все-таки не экзистенциальные переживания, а огненные цифры: «40–60–1000» (40-часовая рабочая неделя, пенсия в 60 лет, минимальный оклад в 1000 франков). И, наконец, в-четвертых, без широкого участия профсоюзов мятеж студентов так бы и остался «вылазкой и выходкой».
Однако урок 68-го в другом. История не может быть застойна, энергия требует дороги. Подавленная тем августом пражская свобода все-таки победила на двадцать лет позже. (Страшное землетрясение в Китае фрустрированные тибетцы называют отмщением разъяренного демона религии Бон.)
В 68-м году в Париже двигателем истории заявили себя «массы» и на гребне людской волны оказались «творческие единицы» (философы и поэты). Всяк вкладывал в творившееся свое понимание. Для Сартра это было торжество «демократического суверена», свободной личности. Низы вдруг начали грубо лепить реальность, искусство швырнуло ток вдохновения в политику. И за всем – личность в квадрате, в кубе, уникальная и вынесенная как социальный феномен.
Вероятно, смысл истории, как и смысл литературного произведения, составляют счастливые моменты, прорывы, те обморочные молниеносные озарения, которые выворачивают стиль и изламывают сюжет. «Совершенные мгновения», – вывел формулу ускользавшего идеала Сартр в финале романа «Тошнота». При всей важности требования назначить пенсию с шестидесяти лет 63-летний писатель поддержал «май» не за один бытоулучшительный пафос, но и за эти самые «совершенные мгновения» – абсолютно детские. Вспоминаются слова другого пророка той весны, философа Герберта Маркузе: «Именно в ребенке принцип реальности производит свою основную работу, да с такой тщательностью и суровостью, что поведение взрослого индивида кажется не более чем повторением детских переживаний и реакций». «Il est interdit d’interdire!», то есть «Запрещается запрещать!», – чем не лозунг взбунтовавшегося детского сада, звонкая смычка коллективного и индивидуального? Но бунт начинается там, где власть не идет на уступки, как в случае с генералом Шарлем де Голлем, установившим режим личной власти┘
Логика «весеннего бурления свободы», а порой, увы, и «летней грозы гражданской распри» постигается от противного. Если «массы» держать за послушный нуль, а вольную личность вытеснять, то┘ Восторжествует справедливость! Тот, кто мусорит зимой в надежде, что все покроет и закрышует «снежок порядка», должен готовиться к оттепели, когда в нарастающем журчании откровенности станут известны былые грехи – вплоть до окурка, брошенного в пору первой поземки. Весна придет – известная субстанция всплывет. Собственно, для изобличения известной субстанции, для того, чтобы ткнуть «обрыдших узурпаторов» носом в их «греховное», – и приходит политическая весна. В комфортном западном обществе весна может хлынуть легко и безболезненно по сравнению с обществами более жесткими, где перемены случаются не с первой попытки, трудно и в итоге кошмарнее. Но и высыхает разливанная весна на Западе гораздо быстрее. Может быть, проблемы глубже, неисправимее, но и нет того явного абсолютизма, который нуждается в резкой коррективе.
Будучи «новыми реалистами» и, разумеется, требуя невозможного, останемся добродушны и миролюбивы. Сегодня Россия, кажется, подошла к той зрелой черте, за которой без перемен уже никак и при этом есть шанс провести их «системно». Завтра может быть окончательно поздно – жди кризиса, погрома, мрака┘ Шанс на естественное обновление маячил уже в начале нулевых годов – в период больших надежд, – но все те, кто считал, что слова «Родина» и «Свобода» могут перекликаться, были (резко это пошло с 2004-го) вытеснены, смяты или подкуплены во славу бездарного менеджмента и тупого удавления. И вот опять – оттепельная полоса, а зима недаром злится┘ «Подспудная цель борьбы с «оттепелью» очевидна, – с философской точностью замечает публицист Александр Будберг. – Ничего нельзя трогать, ничего нельзя менять. Прежде всего старую элиту».
Можем ли мы повлиять на ситуацию? «Мечтатели» – фильм Бертолуччи про революцию в отдельно взятой квартире, когда за задернутыми окнами бегает майская улица 68-го, но веселье заточившихся в спальне магически связано с массовым отрыванием «пляжа под булыжниками». К падению системы может привести бунт в отдельно взятой кухне. Или полоса «Мечтатели» в литературном издании, когда общественный настрой якобы по-прежнему зависит от официоза ТВ.
Конечно, новая оттепель будет. А зачем? Чтобы «массы» вдохнули хоть на полчаса гражданский воздух, чтобы «творческие единицы» хоть на час взлетели выше Спасской башни, чтобы история не кисла и не застаивалась, чтобы тень зимы знала свое место. Чтобы оклад и пенсия вдруг обрадовали возрастанием. Чтобы надежда захолонула бренное сердце: «Вот теперь!»┘
В этих «совершенных мгновениях» и состоял сладкий смысл мая 68-го, случившегося сорок лет назад.
