Александра Самарина.
Донской: «Диссиденты выгодны власти...»
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)
Бывший мэр Архангельска, арестованный вскоре после попытки баллотироваться на высший государственный пост и покинувший СИЗО в начале месяца, сразу по завершении президентской кампании делится с «НГ» своим пониманием власти. Сегодня мы публикуем полный текст его интервью. Сокращенный вариант – в номере «НГ» от 19 марта.
– Александр, вас не удивил приговор?
– Статью эту некоторые адвокаты называют «помойной». На выходе мне дали три года условно и два года запретили занимать выборные должности. То есть меня исключили из кампании по выборам мэра, по выборам областного собрания, которые пройдут в конце года, и по выборам в городской совет, ожидающимся в марте следующего года.
– Вас пытались воспитывать?
– На меня выходили помощники и советники губернатора. Или люди из прокуратуры. Намекали: ты уже здесь и если хочешь выйти – должен покаяться.
– Принято считать, что люди, находясь в заключении, пересматривают свои взгляды на жизнь – в том числе и на политику. Это так?
– Не думаю, что они сильно меняются в этом отношении. К примеру, я с одним человеком два месяца беседовал, доказывал, пытался его переубедить – он уверен, что от его воли зависит победа того или иного кандидата. Я сказал, что все равно выиграет Медведев. Убедить не получилось. В последние предвыборные дни он мне сказал: «Мы же сами выбираем... Вот выберем Зюганова или Жириновского, значит, будут они». В общем, я понял так, что даже если в камере нахожусь с человеком один на один, то не смогу его переубедить, потому что пропаганда работает хорошо и люди воспринимают это как свой выбор. То есть ими грамотно манипулируют. Некоторые вещи я пересмотрел – время было подумать. Не то что меня кто-то сломал, просто я размышлял об оппозиции. И пришел к выводу, что запроса на нее нет, к сожалению. Я понял это по людям, которые сидят в СИЗО. Новости по ТВ они принимают за чистую монету, не воспринимают их как насилие над собой.
– Насколько многочисленна у нас оппозиция власти, на ваш взгляд?
– Таких людей у нас очень мало. На всю страну активных несогласных не больше ста человек. На митинги больше выходит. Но очень мало людей разделяют эту идеологию. Я даже представлял себе эту ситуацию: в очередной раз демократы собираются вместе, чтобы поговорить о дальнейшей жизни, об объединении. Кому может довериться народ – теоретически? То есть кого можно воспринимать как героя, – потому что на фоне Путина все выглядят мелко. Проблема в том, что у оппозиции нет лидера, которому доверяли бы. Я думал раньше, что им просто не дают эфира или еще чего-то там. Но представьте: дадут эфир, и что? Что поменяется? То есть в этом вся проблема. И я сам осознал – то, что я там заявляю, никого не цепляет. Я ведь в Архангельске для чего пытался баллотироваться? Чтобы занести свою позицию до федерального Центра. И при этом даже в Архангельске большинство людей голосуют за Путина, за ЕР, за Медведева – несмотря на то что у меня рейтинг доверия более 70%.
– В чем успех Путина?
– Нам иногда показывают, как из ничего можно сделать что-то с помощью пиара. На самом деле в конечном итоге все равно нужна харизма. Ну есть у Путина харизма! Плюс мощная пропаганда, очень грамотная. На мой взгляд, более грамотная, чем во времена Брежнева. Но есть и просто вера. Я помню, как в советское время мой дядя и многие другие его знакомые (они работали водителями), на базе вывесили портрет Сталина. Их никто не просил, они сами вешали, хотя это считалось запретом. – При таких успехах – зачем власти разгонять протестантов?
– Не очень понимаю, зачем душить диссидентов. Почему не пустили на выборы Касьянова? Ведь ничего бы от этого не поменялось. Почему они мне не дали провести съезд сторонников? Ну провели бы мы этот съезд, я бы зарегистрировался, потом бы два миллиона подписей не собрал, скорее всего – потому что это дорого на самом деле, как ни банально говорить. Мне кажется, что диссиденты власти выгодны. Есть же люди, которые живут по принципу «Баба-яга против», и они имеют право на существование. Несогласные есть в любой стране, в любом обществе, но у нас их заталкивают в угол. Охотники говорят: зайца в угол загоняют, так он может от страха расцарапать волку брюхо.
– Вы думаете, что власть хотела подчеркнуть свое всесилие?
– Конечно. Потому что я сам это на себе пережил. Просто внаглую меня закрывают на время выборов... В эту ситуацию могут попасть многие люди. И федеральные СМИ тоже, как и политики федерального значения, чувствуют на себе дыхание вертикали власти, а в регионах представителями вертикали власти являются губернаторы – они то же самое там выстраивают, точно так же душат СМИ: методами подкупа и запугивания. Потому что – своя вотчина.
– Например?
– У нас интересная ситуация: у губернатора есть некий фонд, допустим около 100 миллионов рублей, которые он может отдать либо в одни издания, либо в другие, поэтому люди за деньги борются. Я даже сам столкнулся с таким дурацким проявлением недавно. Где-то сказал о том, что имею какое-то представление о Михальчуке, и на меня вышел редактор одного СМИ, которого гнобил бывший губернатор. И говорит прямым текстом: «Слушай, как бы нам лизнуть нового губернатора, ты же его знаешь, у тебя есть представление – какой он. Чтобы ему это понравилось... Прямо тебе скажу – мне хотелось бы, чтобы нас не гнобили больше, а второе, что хотелось бы получать деньги из губернаторского фонда...» Он проговорил эту ситуацию, потому что меня знает, но другие люди это подразумевают просто – что выгоднее с властью дружить. Потому что объективно (я боюсь кого-то обидеть), но объективно – независимых СМИ нет... СМИ зависимы от политической конъюнктуры. По двум причинам: либо они боятся, что их закроют и люди потеряют рабочие места. Либо хотят какие-то деньги за обслуживание власти получать.
– А разве от местных властей ничего не зависит?
– Хотя и есть институт муниципальной власти, который по закону независим от государства, но фактически он уничтожен. Оппозиционный мэр невыгоден даже с точки зрения населения. Потому что получается, что он не может рассчитывать на получение федеральных денег, не может рассчитывать на развитие каких-то своих программ, его легко могут блокировать. Я это проходил: областная администрация может легко забрать часть налогов, могут просто деньги отнять. А что ты будешь делать без денег?
– Были такие случаи?
– Были. Я с этим столкнулся. Постоянно происходит перераспределение средств в пользу вышестоящего субъекта. Допустим, губернатор пытается себе деньги забрать, а федеральная власть пытается деньги забрать у губернатора. А когда обратно деньги федеральные идут, понятно, что многие чиновники считают своим правом получить свои 5–10% этих средств, которые они отправляют в регион. Любой чиновник, который сидит на каком-то денежном потоке, понимает, что, когда он его распределяет, может рассчитывать на откат... У нас губернатор забрал распределение земли себе, под предлогом того, что мы плохо ею занимаемся. А кто сказал, что они лучшие менеджеры, чем мы? Я им говорю: возьмите помойки, поуправляйте, покажите, как будет чисто! Нет – землю хотят. Сейчас ведь как получается: готовит земельный участок городская власть, а функция областной заключается в том, что губернатор ставит подпись, когда это все готово. Понятно, для чего это сделано: ведь эта подпись чего-то стоит. То есть вышестоящая власть хочет управлять результатом, получать свою выгоду.
– Почему вы оказались за решеткой?
– Я понял это – опять же там находясь, – когда прочитал дурацкую книжку «Сорок законов власти», где описаны правила поведения в Древнем Китае. Один из императоров считал, что любого выскочку непременно нужно уничтожить. По старым понятиям это значило – убить. У нас, по новым, – в тюрьму посадить. Понятно, что в тюрьме ты не можешь общаться с народом. Понятно, что СМИ, те же региональные, сразу все замолчали. И не выдают никакой информации. Вот этого и добились – чтобы спокойно провести выборы, где штаб партии власти возглавлял губернатор. Опять же, если смотреть с точки зрения менеджмента, его поместили в зону смерти. Ему сказали: есть некий конфликт, ну вот, пожалуйста, докажи своей работой в штабе свою востребованность... До этого он планировал, что сам возглавит список. Я, честно говоря, думал, что его оставят, – потому что работал все-таки на партию... Наверное, не смогли оставить. Один товарищ, который работает в администрации президента, сказал мне: тебя воспринимают как врага России. Я говорю: а в чем вражеские мои проявления? Их раздражает заявление о том, что я буду баллотироваться. Хотя я понимаю, что, как и Касьянов, и Каспаров, больше 1% не набрал бы. Но проблема в другом. Сейчас вопрос в том, что никто не может вякать. Вякать теперь можно тоже по правилам. Например: есть Жириновский, который понятен для них, потому что вякает в определенном диапазоне. Есть Зюганов, который тоже понятен. Больше ничего не надо. Никаких сюрпризов. Не то что боязнь, а просто – нежелание... Вот этот момент я не понимаю. И считаю, что им же это невыгодно. То есть невыгодно людям, которые руководят страной.
– Чем это может кончиться?
– Чем-то близким застою. И к тем выборам, которые раньше были, когда мы голосовали за политбюро. Причем самое смешное – люди, как и раньше, будут приходить и голосовать: 70–90% населения, если их в этом убедят. Это будет плохо. У власти есть, как в радиоприемнике, ручки грубой и тонкой настройки. Мне кажется, что тогда в этом «радиоприемнике» просто не будет этой ручки тонкой настройки. Есть вещи, которых власти просто не замечают. Например, программа доступного жилья. Она предполагает, что люди должны его купить, то есть рассчитана на средний класс. А есть люди, у которых вообще нет денег. Они живут натуральным хозяйством. Летом собирают грибы, ягоды. Им не на что купить квартиру. Говорят о демографии. А во многих семьях все, извините за выражение, бухают – включая дедушек и бабушек. От безвыходности. Приезжаю в такой район и спрашиваю: куда вы дальше пойдете? Они не знают... У этих маленьких ребят нет понимания, что они дальше будут делать. А мы говорим про демографию! У них в голове вообще нет никакой идеологии. Что-то украл, что-то продал, потом в тюрьму. Я могу сказать, самое страшное – это условия, в которых живут люди на окраинах. Хуже, чем в тюрьме. В тюрьме хотя бы стены не падают, а тут он живет в страхе, что на него стена упадет, а идти совсем некуда. Проблема достаточно серьезная, но власти не обращают на нее внимания. По простой причине: кремлевские идеологи понимают, что на этом пиара не сделаешь. Конечно, лучше «ура-патриотизм» и так далее. Боремся с какими-то невидимыми врагами, которые за пределами России...
– Собираетесь заниматься политикой?
– Сейчас партии девальвированы, они ничего не значат. Самое неприятное – у партий, которые не прошли в Думу, нет позиции, осмысленности в действиях. Я не вижу, чтобы лидеры оппозиции что-то делали для людей – кроме этого разговора о том, что их не пускают в эфир. Пустили бы – и что дальше? Об этом и Ходорковский писал – у нас нет чувства коллективизма. Если в СМИ на кого-то давят, остальные не заступаются. У нас однажды посадили журналиста, совершенно по беспределу: один из олигархов поспособствовал – и никто не заступился за него. Я спрашиваю у коллег этого журналиста: что не заступаетесь, завтра же вас могут забрать? Один человек отвечает: так он же голубой... Другой: он неправильный журналист, он же не обучался на журфаке... А кто-то наоборот – радуется: конкурента убрали.
