Россия лишь присоединилась к Парижскому соглашению, но не ратифицировала

Премьер-министр РФ Дмитрий Медведев подписал документ о присоединении России к Парижскому соглашению. Фото РИА Новости

Несомненно, что российское заявление о присоединении к Парижскому договору затмило пребывание в Нью‑Йорке на климатическом саммите ООН экоактивистки Греты Тунберг и ее яркое выступление, о котором до сих говорят массмедиа. В нем она обвинила власть имущих в ничегонеделании и пренебрежении интересами молодого поколения. (Об этом «НГ» подробно писала в номере от 14.08.19.) Важно понимать, что она становится символом нынешней экологической волны, в которую оказываются вовлечены сотни тысяч и даже миллионы молодых людей на всей планете, и, конечно же, они оказывают давление на свои правительства и используются рядом политиков в своих интересах.

Напомним, что приглашены генсеком ООН Антониу Гуттеришем в Нью‑Йорк на эту встречу были 193 государства. А ее целью были вопросы ускорения выполнения договоренностей, достигнутых в ходе Парижского соглашения в 2015 году.

Более 60 стран обещали на нью‑йоркском саммите предпринять дополнительные усилия в борьбе, как это формулирует немецкое информационное агентство n‑tv, «с усиливающимся с опасной быстротой потеплением планеты». Экономические державы, такие как Германия, Франция и Китай, представили на саммите свои планы, как и небольшие островные государства, которым потепление угрожает в первую очередь: Тонга, Сейшельские острова и др.

РИА Новости распространило материалы, посвященные решению России. В нем говорится, что «присоединение произошло по распоряжению правительства России и это легитимная процедура, поскольку само соглашение является рамочным и не требует изменений российского законодательства. В Парижском соглашении есть статья 20, которая позволяет странам становиться полноправными участниками международного договора тем правовым способом, который предусмотрен их законодательством. У России есть федеральный закон о международных договорах, где говорится, что если международное соглашение не влечет финансовых обязательств и не требует изменения законодательства, то оно не требует ратификации через парламент страны, а достаточно распоряжения правительства». Об этом сообщил известный российский эксперт – директор программы «Климат и энергетика» WWF России Алексей Кокорин. 

Он отметил, что ранее США присоединились к Парижскому соглашению таким же образом, поскольку оно не является финансово‑экономическим.Эксперт уточнил, что РФ, согласно Парижскому соглашению, станет добровольным донором и будет по мере возможности оказывать финансовую помощь уязвимым развивающимся странам в приемлемом для себя объеме.Есть страны, которые являются обязательными донорами, есть те, что являются получателями финансовой помощи. Поскольку Соединенные Штаты являются обязательным донором, это дало Дональду Трампу повод выйти из соглашения. Однако по условиям договора США останутся в нем до конца 2020 года.

Вопрос невынесения Парижского соглашения на ратификацию Госдумой можно интерпретировать и так, что в самой Госдуме существует довольно сильная оппозиция данному соглашению и успех ратификации был бы не вполне очевиден.  С другой стороны, формула присоединения вместо ратификации, видимо, позволяет России более гибко реагировать на последующие решения международных конференций, которые уже несколько лет пытаются интерпретировать Парижское соглашение и придать ему жестко обязательный характер.

В этой связи интересна реакция российских политиков и экологов на российское присоединение.

Так, например, известный оппозиционный политик Григорий Явлинский вообще считает это просто пиар‑ходом. Об этом он заявил в недавнем интервью немецкому государственному информационному агентству Deutsche Welle. Явлинский полагает, что правительство вообще не размышляло над тем, как оно будет выполнять требования Парижского соглашения. Он полагает, что правительство и президент не относятся к проблемам климата как к практической политике.

С таким подходом вряд ли можно согласиться. Только на днях, в ходе московской конференции «Энергетика, новые правила и новые возможности», организованной газетой «Коммерсант», отмечалось, что минувший год стал самым успешным для российской альтернативной генерации: введено 350 МВт солнечных и ветроэлектростанций, мощность оптовой ВИЭ‑генерации в России превысила 1 ГВт и составляет около 0,7% совокупной мощности всей энергосистемы, говорить о серьезной отдаче вложений пока не приходится. Так, например, в Германии в 2018 году ВИЭ было произведено 40,4% электроэнергии, в Великобритании – 33%, а в Португалии она уже превысила 50%. Конечно, у инвесторов фактически нет стимулов для повышения эффективности и поиска других источников финансирования своих проектов в России, конкуренция между ними отсутствует. Но это не означает, что в России ВИЭ не занимаются.

Наводнение в Иркутской области наглядно продемонстрировало результаты потепления климата. Фото с сайта www.irkobl.ru

Более развернутым и глубоким, а потому в том числе более авторитетным, чем достаточно поверхностное интервью Явлинского, мне показался анализ одного из адептов низкоуглеродного развития Михаила Юлкина. Он обращает внимание на то, что Парижское соглашение мы принимаем, но не просто так, а с заявлением. Во‑первых, как он отмечает, мы заявляем, что, хотя помогать развивающимся странам бороться с изменением климата и адаптироваться к нему, чтобы минимизировать ущерб, хорошо и правильно, мы формально не обязаны делать это.

Во‑вторых, с его точки зрения, мы заявляем о важности сохранения и увеличения поглощающей способности лесов и иных экосистем, а также о необходимости ее (вот этой самой поглощающей способности) максимально возможного учета. Ну, и опять это, с точки зрения Юлкина, выстрел мимо цели. Вот «если бы мы заявили о необходимости принятия неотложных мер для охраны и защиты лесов от незаконных рубок и пожаров и о том, что мы готовы работать в этом направлении вместе с нашими партнерами, вот это было бы кстати и по делу. Особенно после жутких лесных пожаров, которые этим летом бушевали у нас в Сибири. Но нет, не случилось». Ну, а третьим заявлением, говорит Юлкин, мы оповестили мир о том, что считаем недопустимым использовать соглашение и его механизмы для воспрепятствования устойчивому социально‑экономическому развитию сторон конвенции. Юлкин справедливо ставит вопрос, в каком смысле здесь упоминается устойчивое социально‑экономическое развитие. Одной из целей Парижского соглашения является обеспечение климатически устойчивого низкоуглеродного развития (climate resilient low carbon development). Но он полагает, что речь не об этом. Видимо, имеется в виду, что реализация Парижского соглашения не должна нарушать основ экономического благополучия стран‑участниц.

Но дело в том, что, как указывает Юлкин, Парижское соглашение обозначает задачу для всех участников – сократить глобальные антропогенные выбросы в атмосферу парниковых газов до климатически нейтрального уровня, когда они не превышают величины поглощения этих газов из атмосферы. Среди прочего это означает отказ от ископаемого углеводородного топлива в пользу ВИЭ, энергоэффективных и энергосберегающих технологий. Другими словами, Парижское соглашение задает нам направление развития. А вот как быстро страны перестроятся, зависит от них самих, в том числе от их способности сотрудничать с другими странами и извлекать выгоду из такого сотрудничества.Важно отметить, каких положений, с точки зрения Юлкина, в российской позиции нет. Прежде всего в нем нет заявления или иного указания о вкладе России в сокращение выбросов парниковых газов на период до 2030 года. Остается ли он таким же, как было заявлено без малого пять лет назад в преддверии конференции в Париже, или он станет более осмысленным? Ничего не сказано о развитии в России низкоуглеродных технологий, в том числе ВИЭ‑энергетики, электротранспорта, производства зеленого водорода, низкоуглеродной металлургии и т.д. Возможно, мы все это увидим в долгосрочной стратегии низкоуглеродного развития, которую правительство должно будет утвердить. Но и в документе о принятии Парижского соглашения наряду с лесами уместно было бы, мне кажется, упомянуть и о новых технологиях, и о задачах по декарбонизации экономики для достижения конечных целей соглашения.

Важно, что Юлкин приводит также мнение директора Института глобального климата и экологии Росгидромета и РАН, члена-корреспондента РАН Анны Романовской, которое в значительной степени дополняет его анализ. Она полагает, что РФ следовало бы оставить только пункт 1 заявления. Это важно, так как до 2025 года будет утверждена новая цель по климатическому финансированию развивающихся стран (сейчас она составляет 100 млрд долл. в год). При этом очень вероятно, что будут попытки пересмотреть список стран‑доноров. Поэтому РФ, как и другие страны, входящие в Приложение I, но не входящие в Приложение II (см. Болгария, Польша), отмечает, что ратификация (принятие) действительна только на существующих сейчас условиях списка финансовых доноров. В случае его изменения потребуется дополнительная ратификация (или как правильно называется этот случай в международном праве?). 

Далее Романовская утверждает, что она участвовала в серии совещаний по обсуждению формулировки этого пункта (хотя он, с ее точки зрения, в данном документе вообще неуместен). Но, мол, «а как же про наши леса и ничего...». Предложение Романовской по формулировке пункта 2 заканчивается словами «...и иных экосистем», после этого должна стоять точка.  В таком случае – пожалуйста, и роль наших лесов подчеркиваем, и отмечаем, что РФ будет наращивать меры по сохранению лесов и экосистем и считает это приоритетом в рамках ПС. Далее она говорит, что ее формулировка должна была полностью заменить фразу «при условии максимально возможного учета поглощающей способности», которая была вставлена от имени известных нам интересантов данной формулировки» (но через «чужие руки» министерских чиновников). По пункту 3, касающемуся формулировки «сторон Конвенции»: как  вдруг страна не будет стороной Парижского соглашения, чтобы ей барьеров не создавали. Романовской польза этого пункта кажется «смехотворной».

Проблема присоединения России к Парижскому соглашению не в форме ратификации, а в форме одобрения кабинетом министров оставляет в известной мере для России свободу рук. Но, с другой стороны, она не изолируют страну от общемировых процессов, связанных с декарбонизацией промышленности.