Сергей Шаргунов Во времена не столь отдаленные Владимир Маканин и Владимир Новиков точно учуяли масштабность сорокинского "Льда". Можно заметить: Сорокина и иже с ним вроде бы преследовали, и вот поэтому пришлось поддерживать нелюбимого сквернослова. Но все это частности┘ Главное - как и что написано. Какой-то западник, потрясая своим рукодельем, проныл: "У Сорокина одни и те же слова на каждой странице". Другой - в могиле вязнущий алкаш-неудачник из слепых поборников непонятно какого государства проревел: "Этот┘ который какашки ест?" Но, к счастью, время берет свое, и история русской литературы всем воздаст.
Модные писатели - максималисты. Отсюда максимум аудитории. Смысл модных писателей, о которых так любит брюзжать "серьезная критика", не в их поверхностности и игровой прохладе, а, наоборот, в надрыве. Смысл в поисках смысла. В пробной концепции мироздания. Эти попытки во всем дойти до самой сути, осмыслить, охватить человека и шар земной - в каждом новом романе Пелевина. Мамлеев всю жизнь только и поет "песнь о главном". Осилить, побороть ускользающую вселенную - таков отчаянный донкихотовский пафос "публицистических" сочинений Лимонова. Когда последний сидел в судебной клетке, к нему подошел журналист: "А вам не кажется, что революция - это свинство?" - "Вот вы скоро умрете, и это тоже свинство", - ответил, как обычно, не смотря в глаза вопрошающему, узник. И дальше погнал нечто про железки и светила, обитающие в космических чернотах. И Платонов даже в самых детских своих рассказиках не стеснялся на все лады склонять "железную старуху". Помню из последних записей Толстого примерно такое: "Вышел на закат. Постоял у ограды. Смотрел на алую полоску, и думал: "Имеет ли все это хоть маленький смысл?" Достоевский и Толстой потому и стали несмываемо модны, что были┘ ну скажем грубо┘ глобальны.
На днях сразу по всему миру показывали "Матрицу" - третью часть. Я всегда относился к кино с опаской и предпочитал эффектные ленты, где пропагандистский смысл на поверхности, как у позднего Михалкова или в "Олигархе". Сколько раз принуждал я себя отсмотреть разное "элитарное" - и к концу приходил с чертыханиями. Пошлость кино как жанра, построенного на конкретных эпизодах, непреодолима. И пошлее всего, когда скелетные кости эпизодов режиссер пробует прикрыть невнятным туманом, например, снимая с олигофренических ракурсов. Лучшее в кино - когда все понятно. Тогда искусство. Тогда можно прослезиться.
Третьей части "Матрицы" дан подзаголовок "Революция". Матрица-1 - это да, прорыв. Режиссер высказал старую как свет идею предопределенности. Дежа-вю, предчувствие, мистические встречи - вся мучительная каша здорово срифмована с новейшей технической явью. Есть программа. Все задано. Особенно революционно смотрятся кадры с полями, засеянными человечиной. Стебли, на которых качаются крупные головы. Круговорот людей. Машины откусывают головы, вырастают новые стебли┘ Фильм - незамысловатый, но заставивший миллионы обывателей призадуматься. По-разному. Знакомая девочка-прокурорша рассказывала: "Блин, сегодня очередной. Из окна выпрыгнул. И написал: "Матрица меня украла". Глупая смерть? Подрывной фильм? Разговор в немного других категориях.
Теперь все пошло насмарку. Рекламные дорогостоящие трюки, космические полеты, боевик. Одним словом, "Матрица" провалилась. Недаром вокруг кинотеатра "Пушкинский", где ее демонстрировали, приплясывали молодые зюгановцы в непыльных шлемах, а на майках у них красовалось: "Матрица. Революция. Коммунизм". Так даже понятие Матрицы - ведь это же Система, Смерть, Мрак, дураки! - оказалось профанировано.
Возвращаемся к словесности. Я против ниспровержений чьих-то основ. Изящество, филологизм, внутренний столп, христианский гуманизм достойны почтения. Созидательная умиротворяющая культура - то, чего так не хватает сбрендившим родным толпам, оставленным наедине с фильмом "Бригада". Но искусство чертит опасные и вольные траектории. Настоящее искусство рвется навстречу Утопии. И, что поделать, у человека открытого - пускай самого простого - такое искусство вызывает искренний отклик.
