Странный гость, опасный дар

Когда-то мы тоже были людьми: в древние времена, стародавние дни - тогда, как известно, у каждого человека глаза располагались на коленях (для удобства), - в те времена мы были людьми...

Амос Тутуола.

Амос Тутуола. Путешествие в Город Мертвых. Перевод Андрея Кистяковского. - СПб.: Амфора, 2000, 286 с. Серия "Новый век".

ЖИЛ, КАЖЕТСЯ, в одной из эпопей Марка Твена персонаж по имени "Джим - негр мисс Уотсон" (или афроамериканец, как кому угодно). Афроамериканец Джим мечтал создать свой банк, боялся мертвецов, знал кучу примет, убегал от своей хозяйки, но главное - умел гадать на бычьем пузыре. Теперь вообразите, что Джим - не второстепенный герой Большой Литературы, но альтернативный Автор, описывающий те же, что и у Марка Твена, события, но методом гадания на бычьем пузыре. Если я правильно все помню, пузырь подбрасывается к потолку, шлепается на пол, а внутри него начинает раздаваться некий голос... Предлагаю этот рискованный литературный перевертыш не для прямого сравнения методов и стиля Тутуолы с воображаемым творчеством афроамериканца Джима, а в качестве иллюстрации того абсурда, в который загоняет себя этнически озабоченная литературная классификация, с пафосом резюмирующая, что "классик нигерийской литературы не только едва умел читать и писать, но и никогда не слышал имен Шекспира или Толстого" (из аннотационного текста на обложке). Вопрос: а что, собственно говоря, остается делать европейской филологической науке с Литературой Бычьих Пузырей? Подбрасывать их вверх - и слушать, слушать, слушать...

Мировую филологию Амос Тутуола потряс в далеком 52-м, когда престижный "Фабер" издал его первый роман "Пальмовый пьянарь и его путешествие в Город Мертвых". Относительно быстрое (роман был закончен Тутуолой в 46-м) издание "колониальной прозы" - факт, характеризующий литературную прозорливость англичан весьма красноречиво: никому не известный нигериец-йоруба, разнорабочий, имеющий за душой пять классов англиканской школы и не вхожий в "образованные туземные круги", получает, представьте себе, настоящий карт-бланш от разборчивого английского издательства, восторженные отзывы прожженных критиков и, в считанные годы, всемирную известность. Этот и второй роман "Моя жизнь в Лесу Духов", изданный двумя годами позже, считаются самыми знаменитыми произведениями Тутуолы. Они, собственно говоря, и составляют настоящий сборник.

Исследователь нигерийского фольклора Бернт Линдфорс уже разоблачил этноцентризм английской беллетристики, с восторгом принявшей и "раскрутившей" талантливого африканца: "помимо всей неожиданности и литературного блеска, - пишет Линдфорс, - английским и американским критикам понравилось в этой прозе то, что они, собственно говоря, чаяли в ней увидеть изначально - африканское варварство, играющее в европейскую литературу". Иначе - "Джима - негра мисс Уотсон", решившего поупражняться в беллетристике на Бычьем Пузыре. Весь фокус в том, что литературный результат этого опыта активно обсуждался, принимался, а вот его источник - собственно Бычий Пузырь - был вытеснен за пределы научного дискурса как опыт "долитературный". А что в Африке? Парадокс, но в Нигерии Тутуола также оказался вытеснен за околицу "литературного": нигерийские интеллектуалы отказывались считать Тутуолу национальным писателем, обвиняя его и в профанации народного фольклора, и в чудовищном английском, и в вызывающей аполитичности на фоне шедшей тогда борьбы всей Черной Африки за государственную независимость. Тексты Тутуолы никак не могут приземлиться ни на чью литературную почву, оставаясь "просто текстами", не поддающимися никакой стилистической и даже языковой (Тутуола, по сути дела, оказался изобретателем совершенно нового языка, требующего того же изобретения и от переводчика) кодификации.

Наконец - русский Тутуола. Точнее - возвращение русского Тутуолы, поскольку гениальные (не побоюсь этого слова) переводы Андрея Кистяковского были впервые изданы в первой половине 80-х в специальных и уже недоступных сборниках (увы, но этого остроумного переводчика, которому хотелось бы задать так много содержательных вопросов, уже нет в живых). Поэтому тексты эти, размноженные в броской и модной книжной серии, открываются русскому читателю заново.

Судьба русского Тутуолы - камень брошен, круги не расходятся.

А насколько актуальным, вообще-то говоря, может стать имя африканца в литературной ситуации, отмеченной упорным вызыванием духа "национального книжного бестселлера"? Будет ли дело до "чужого" тогда, когда нужно срочно заниматься "культовым своим"? Откроет ли Тутуола, с его глазами на коленях, Телерукой Девой, Фотографическим Деревом и Страшным Местом - со всей этой новой, чудной и окаянной для русского слуха речью - африканский секрет своей - ставшей всемирной - литературной гравитации? И станет ли этот секрет привычным фактом родного языка? Наш прогноз - пока отрицательный. Скорее бумага в русских книгах почернеет, а капля нефти сожжет Ледовитый океан.

Вдохновляет только, что африканская линия с ее Черным Солнцем, озером Чад, "не ходите, дети" и "мухой-цокотухой" (которая, все же, ближе к "цеце", чем к ЦК) не пресеклась, оставшись одной из самых настойчивых и малоисследованных в русской литературе. В отличие от англо-саксов с их эбонитовой торговлей, Бичер Стоун и "зелеными холмами", да и легионеров-франков с их писателем-пилотом и манифестами лазурного колониализма в духе позднего Рембо, "русская Африка" - не область непосредственного опыта, творческой агрессии или эскапизма, но - чистая метафора, предельное "далеко", недостижимый континент, то есть то, чем и должна быть, наверное, изящная словесность в идеале - литературой par excellence (опыт Николая Гумилева, кстати, полностью подтверждает данное определение). Русский Тутуола, таким образом, обладает всеми шансами быть прочитанным именно так - par excellence. Тихо и без культового пафоса. То есть так, как он и должен быть, в конце концов, прочитан: не этнический кунштюк, историей мировой литературы влагаемый для всеобщего обозрения в экзотичную коробочку, но абсолютный текст, рожденный из неприбранного слова, и о котором, быть может, скажут - странный гость, родная душа, опасный дар.