"Записки в верховьях реки сочинил..."

ПЕРВЫЕ в России издано собрание сочинений Саши Соколова в двух томах. Представлять автора, знаменитого русского писателя-эмигранта конца ХХ века, не имеет смысла. Он, "блестящий стилист и тонкий психолог" (как говорится в аннотации к сборнику), и так хорошо известен читающей публике.

В собрание сочинений входят романы "Школа для дураков", "Между собакой и волком", "Палисандрия", а также статьи и эссе.

Саша Соколов дистанцируется от привычных манер письма. Для его прозы характерно стремление к максимальной непосредственности и живой передаче происходящего. Тягучему описанию Соколов предпочитает "ловлю" на лету. При этом автора-эксцентрика интересуют не формальные картинки, не события как таковые, а реакция на происходящее героев. Ситуация рассматривается как бы изнутри участников. Важна их мгновенная, первая реакция (по Соколову - "внутренний голос"). Однако добиться этого свежего эффекта возможно лишь при условии нестандартности и даже некоторой претенциозности стиля. За счет "манерной естественности".

Эклектика стиля перетекает в эклектику композиции, что с особой наглядностью демонстрирует знаменитая "Школа для дураков". Помнится, кто-то из критиков назвал этот роман "типично виртуальным и даже психоделическим", но это явно не может быть исчерпывающей оценкой. Герои размыты, действие происходит как бы на даче, и при том роман строится вокруг Школы с ее особой жизнью, учителями, учениками и туалетом для мальчиков. Но вот - прорывается обаяние детскости, граничащее с трогательным примитивом. Или - прямота натурализма, перекликающаяся с "бытоописательной запредельностью" Юрия Мамлеева. Короткая история: машинист экскаватора выкапывает гроб. "Машинисту хотелось полюбоваться на череп, потому что настоящего черепа ему ни разу в жизни не приходилось видеть, а тем более трогать руками. Правда, он время от времени трогал свою собственную голову или голову жены и представлял, что если снять кожу со своей или с жениной головы, то и получится настоящий череп". Соколов не игнорирует реальность. Он просто не культивирует ее, а показывает наизнанку.

Роман "Палисандрия". "Виктория стояла у изножья кровати, трепеща всею сутью отлично разношенного семидесятилетнего тулова". Очаровательная сцена совращения пожилой супруги Леонида Брежнева┘ Что это? Постмодернизм, достигший своего апогея? Но в "Палисандрии" нет никакого настоящего, а отсюда невозможны пародии на прошлое. Времени уже нет. Роман открывается гибелью титанической "сталинской эпохи". Дядя героя, "Хранитель часов", Лаврентий Берия повесился на кремлевских курантах. Часы остановились. И в этих условиях, пугающих своей непривычной серьезностью, строится великий Миф. Это принципиальное мифотворчество, а потому карты здесь перемешаны умышленно. Нарочито неправдоподобны герои под знакомыми нам "историческими именами". Таково внепародийное возвращение к Мифу о жизни богов. Реальная, непризрачная жизнь, само утерянное Время - все это сливается в один славный образ Потертой Дамы в чепце. Не случайно "Палисандрию" иногда называют "Лолитой" наоборот. Параллельная тема романа: торжество вытесненного, беспокойное влечение к старухам. Все та же возвращающая нас к сладостным мифам о жизни богов идея правильного неравенства. Полное отсутствие "партнерской уравниловки". И тут действительно уже не столь существенно, кто оказывается объектом: школьница или старуха. Главное, что под напором нетрадиционной страсти проступают черты реального, "острого времени". Начинают тикать часы.

Саша Соколов во всем остается самим собой. Публицистический раздел собрания его сочинений сводится к воспеванию свободы и соответственно отрицанию несвободы, которую олицетворяет, допустим, Китай (или назидательная Водокачка из "Школы для дураков"?). В своих эссе писатель снова и снова говорит о том, что не жалеет по поводу своей эмиграции. Мысли, которые еще пару лет назад могли бы быть восприняты, как дребезжание заезженной пластинки, именно теперь, как ни странно, уже не вызывают неприятия. Современность все больше оборачивается тотальной профанацией. Поэтому откровенность, пускай неприемлемая, все-таки лучше попсовых речей о "великой державности" и "высокой духовности"┘ Подлинная откровенность самоценна.

Что же в итоге? Яркость красок, безумный колорит, утверждение свободы, бодрое совращение бабушек, и во всем этом - неизбежная обреченность. Отсюда - отстраненность стиля и композиции от привычных литературных канонов. И по большому счету это не обращение к читателю, а обращение в Никуда. Понимаешь это особенно отчетливо, перечитывая роман "Между собакой и волком" (эпопею "на деревенский лад"). Последняя глава в романе - стихотворная "Записка, посланная отдельной бутылкой":