Эстетика трансцендентного

Философ Валерий Диденко рассматривает сакральную сущность искусства и его отношение к сфере духа. В настоящее время автор работает над новой книгой «Эстетика трансцендентного».

– Валерий Дмитриевич, как бы вы охарактеризовали современную русскую философию?

– Достаточно полным ответом на этот вопрос может быть только капитальное монографическое исследование (время для которого, как мне представляется, уже пришло) всего многообразия философской мысли в России в постсоветский период в различных аспектах: процесс распада старой и становление новой философско-мировоззренческой парадигмы, вызревание новых школ в философии и их отношение к существовавшим ранее традициям философствования, анализ состояния отраслей философского значения – классической метафизики, эпистемологии, логики, философской антропологии, этики, эстетики и другого, а также место русской философии в системе национальной и мировой культуры и так далее.

Мне кажется, что никакого «заката» русской философии не происходит, о чем я уже устал читать и слышать. Причем говорят об этом, как правило, те философы, которые в конце 1980-х годов оказались в сложной ситуации интеллектуального и мировоззренческого выбора – с одной стороны, происходил распад марксистско-ленинской философии и нарастали разочарования в ней, причем тотально, а не выборочно, в то время как новая генерация философов едва ли не отождествляла марксистскую философию со всей отечественной философской традицией, не успев постичь последнюю в необходимом объеме, что было не их виной, а бедой. Прочитать и осмыслить тексты великих русских мыслителей Серебряного века было сложнее (вспоминается, как самому приходилось по «спецразрешению» читать в спецхране Ленинки за решеткой – тот, кто там бывал, помнит, что дверь в спецхране была действительно решетчатой, – Соловьёва, Флоренского, Ильина, Бердяева, Франка), чем переводную литературу западных философов ХХ столетия, в которых открылось много нового и нетривиального. На западную философию случился издательский бум, и только несколько лет спустя некоторые наши издательства стали активно издавать русскую философскую классику.

Произошло так, что многие молодые философы оказались приверженцами, а порой рьяными адептами различных западных философских школ и концепций, не успев по-настоящему оценить и, если хотите, полюбить отечественную философскую традицию. Вспоминаются слова Алексея Лосева, сказанные по другому поводу, но, по сути, о том же: «Русские люди будут читать немцев, не понимая и не зная, что это было у нас гораздо раньше и притом гораздо значительнее, богаче». С той поры так и существует эта «прозападническая» доминанта в нашей философии, впрочем, не только в философии, но и в сознании значительной части интеллектуальной элиты страны, не заметившей, как из одной философской (марксистской) утопии она оказалась в другой – постмодернистской.

– Каким образом вы бы связали понятие духовности с понятием (материальной) чувственности (чувствительности), особенно в свете поиска новых духовных практик?

– По сути, это вопрос о том, можно ли говорить в каких-либо отношениях и аспектах о материально-предметном в духовном и идеальном, а о духовном, в тех или иных формах присутствующем в природном Универсуме, его материально-вещном, энергетическом и информационном бытии?

Сейчас, и это уже входит в современную философско-мировоззренческую парадигму, происходит активная реконструкция идей герметизма, эзотеризма, гилозоизма, пантеизма и других течений, содержащих в разных формах указание на онтологическую слитность материи и духа, бытия и сознания вплоть до их тождества. Эта реконструкция совпала по времени со всплеском интереса к данной проблематике в естествознании (например, книга по квантовой физике Майкла Талбота «Голографическая Вселенная»), психологии (трансперсональная психология Станислава Грофа), информатике (труды Николая Заличева, Альберта Кочергина, Виктора Кремянского, Ивана Юзвишина и других).

В этих и других исследованиях, которые блестяще обобщил замечательный философ Герасим Югай в книге «Голография Вселенной и новая универсальная философия. Возрождение метафизики и революция в философии», создав собственную теорию «живой», «одушевленной», голографической Вселенной, всё более институализируется идея «материальной чувственности».

Наука и философия приближаются к признанию и легитимации того, что для поэзии и искусства «как мгновенной метафизики» (Гастон Башляр) было всегда органично присуще в его стремлении к универсальному единству с природным универсумом, одушевление всех форм живой и неживой материи и пантеистическое ее восприятие.

– Можно ли понимать искусство как инвариант социальности? Каковы философские последствия развития искусства как антисоциального явления?

– Нет, конечно, поскольку в качестве художественно-эстетической модели мира искусство бы перестало существовать. Безусловно, искусство социально, особенно в институциональных формах бытования (творческие объединения, союзы, академии, учебные заведения, органы управления и тому подобное), осуществляя в своей ипостаси ряд социальных функций (социально-организующую, коммуникативную и другие). Однако искусство, выполняя свои культуротворческие функции, создает иную форму реальности – духовную, которая обладает колоссальной автономией по отношению к социальному контексту своего существования. Оно, как правило, «вываливается» из своей социальной матрицы, то превосходя ее, то перевоссоздавая, а то и расшатывая и разрушая те или иные атрибуты социальностей (вспомним революционизирующую роль искусства в общественной жизни России ХIX–XX веков).

Поэтому искусство подчас оказывается в положении антисоциального явления. Так случается и тогда, когда искусство, идеализируя действительность, создает художественно-эстетические утопии, ангажированные властью (например, искусство социалистического реализма). Слово «антисоциальное» я бы заменил на более мягкое – «асоциальное». Асоциальность, эстетическая дистанция, «вненаходимость» – необходимые условия полноценного художества. При этом необходимо понимать, что эти качества искусства имеют конкретно-историческую природу и в разных социальных и исторических контекстах проявляют себя по-разному.

– Ваше отношение к проекту философа Виктора Бычкова по изданию целой серии книг по всемирной эстетике.

– Потребность в подготовке такой серии просто кричит о себе. Конечно, осуществление столь масштабного проекта потребует титанических усилий – интеллектуальных, организационных, финансовых. Но вся предшествующая и нынешняя научная деятельность и удивительная творческая активность Виктора Васильевича как одного из бесспорных лидеров отечественной эстетики говорят о том, что проект состоится. На фоне духовного одичания, которое происходит во многих сферах нашей жизни, деэстетизации и дегуманизации индивидуального и общественного бытия, разрушения базисных духовных ценностей, реализация этого проекта будут иметь огромное культурно-просветительское, научное и актуально-социальное значение.

– Вы готовите книгу об эстетике трансцендентного. Что это такое?

– Книга «Эстетика трансцендентного» задумана и пишется как развитие некоторых идей «Эстетики преображения». В последней лишь в постановочной форме рассматривались природа и особенности двух типов мироотношения – имманентно-эмпирического и трансцендентно-эйдетического, лежащих в основе разноуровневой интенциональной структуры эстетического сознания, которые детерминируют наличие в мировой художественной культуре бесконечно большое разнообразие художественно-эстетических систем и стилей.

В новой книге я пытаюсь показать детальнее культуропорождающее значение трансцендирования, особенности функционирования трансцендентной интенции художественного сознания не только в искусстве и его конкретно-исторических формах, но и в других сферах духовного бытия – философии, религии, науке, вненаучных формах познавательной деятельности (эзотерическая, эстетика, некоторые духовные практики восточной традиции – индуизм, даосизм, суфизм).

Сверхзадача исследования может быть сформулирована как попытка показать сложную и драматическую дихотомию в истории культуры и ее современном состоянии имманентно-эмпирической интенции сознания и соответствующих ей репрезентаций в духовной жизни (актуализация временного, конечного, земного – дочеловек, человек) и трансцендентно-эйдетической интенции (актуализация вечного, бесконечного, космического – сверхчеловек – Богочеловек).

Не останавливаясь на терминологических нюансах, скажу только, что мои представления о проблеме именно в данной постановке не возникли спонтанно, а являются некоторой проекцией и рефлексией над сложившейся в русской философии, эстетике и искусстве конца ХIХ – первой половины ХХ веков (от Владимира Соловьёва, Семена Франка, Василия Розанова, Дмитрия Мережковского до Даниила Андреева) системе идей, открывающих мышлению возможность трактовать, как писал Мережковский, «переход человеческого в божеское не только через духовное, но и через животное незапамятно древняя и вместе с тем самая юная, новая, пророческая дума, полная великого страха и великого чаяния: как будто человек, вспоминая о «зверском» в собственной природе, то есть о незаконченном, движущемся, превращаемом... вместе с тем предчувствует, что он человек – не последняя достигнутая цель, не последний неподвижный венец природы, а только путь, только переход, только временно через бездну переброшенный мост от дочеловечного к сверхчеловечному, от Зверя к Богу».

Эстетический трансцензус является наиболее универсальным, надежным и общечеловеческим посохом, помогающим в преодолении этого пути, в происхождении моста над бездной, в которую падают подчас и человек, и этносы, и целые цивилизации.