Андрей Мартынов Сергей Балмасов. Красный террор на востоке России в 1918–1920 гг. – М.: Посев, 2006, 384 с.
Русская эмиграция в борьбе с большевизмом. – М.: Центрполиграф, 2005, 480 с.
С Гражданской войной в России прочно связано представление о белом и красном терроре. Как всякий стереотип, этот несет в себе долю правды, но одновременно уводит от истины. Книга современного отечественного ученого Сергея Балмасова и сборник воспоминаний эмигрантов первой волны дают представление о масштабах террора и степени вовлеченности в него противоборствующих сторон.
Балмасов утверждает, что большевистский террор изначально был укоренен в самой системе советской власти. Коммунисты рассматривали его как одну из важнейших институциональных форм управления обществом. Приводимые ученым документы, классифицированные по регионам Востока (Поволжье, Пермская губерния, Тургайская область, Забайкалье, Приморье), позволяют оценить масштабность проводимых красными мероприятий. Одновременно Балмасов соблюдает и историческую канву повествования. В начале приводятся материалы из расследований красного террора правительством Колчака (отметим, что аналогичная комиссия была создана на юге России генералом Деникиным), затем рассматриваются документы по преступлениям большевиков в Сибири, не вошедшие в материалы расследований, и, наконец, документы по террору, после ухода белых. Они охватывают события, последовавшие после неудачных крестьянских восстаний 1920–1921 годов (так называемое «Сибирское беловодье», Зеледеевское, Верхоленское, Великое Сибирское восстания).
Несмотря на справедливость слов историка-эмигранта Сергея Мельгунова о том, что в Сибири большевистский террор не был самым широким (по сравнению с тем же югом России), жестокость Москвы не может не вызвать ужаса. «Приказываю вам сжечь деревни Боровую, Ярковское и Бигшу Гилеволиповской волости. Комбриг-115 Полисонов, военный комиссар Попов». «Ялтуровский уезд. В Бобылевской волости от пятидесяти домов не осталось и следа, только обгорелые трубы. Старик-татарин со старухой – чудом спасшиеся, показали огромную яму, наполненную до верха разлагавшимися трупами, каковых было более пятидесяти». И так далее.
При этом большевики не жалели и красноармейцев. Заградотряды не были новшеством Второй мировой войны. Еще 14 августа 1918 года перед штурмом Казани нарком Лев Троцкий сформировал отряды, расстреливавшие отступивших красноармейцев. Последнее особенно симптоматично, если учесть, что это была наступательная операция большевиков.
В отличие от коммунистического белые правительства отрицали возможность государственного террора. Попытки оформить его в определенную систему вызывали противодействие со стороны командования (столкновение генералов Деникина и Дроздовского). Интересно, что допускавшие так или иначе террористические методы белые генералы, например Шкуро или Краснов, позже вступили в ваффен-СС.
Тем не менее террор имел место. В годы Гражданской войны он проявился в ряде эксцессов со стороны солдат и офицеров Белой армии, а по окончании в покушениях на большевистских функционеров и членов ЧК.
В сборнике материалов по борьбе эмигрантов с большевиками рассказывается об убийстве Борисом Ковердой полпреда СССР в Польше Петра Войкова 7 июня 1927 года. Также о знаменитой «вылазке в СССР» группы Виктора Ларионова в том же 1927 году, когда был взорван Центральный партклуб в Ленинграде. Беспрепятственное проникновение, а затем уход эмигрантов, устроивших большевикам этакое 11 сентября, лишний раз доказывают мифичность «нерушимости» советских границ. Подробно рассказывается и о печально известном «Тресте». Впрочем, последние исследования современных историков, базирующиеся на архивных изысканиях, говорят о довольно скромных достижениях чекистов в этой провокации, вполне соотносимых с понесенным ими ущербом.
Любая война неизбежно допускает террор: ожесточение противоборствующих сторон, нечистоплотность ее участников, наконец, тактические просчеты становятся его становым хребтом. Только большевизм дал ему институциональное и легитимное разрешение. Может быть, если бы на красный террор белые ответили пусть ограниченными, но адекватными мерами, то и смогли добиться успехов. Моральные и юридические последствия? Никаких. Победителей не судят.
