Владимир Березин Валерий Роньшин. Синевласка, или Бензоколонка у старого кладбища. М.: АСТ, 2000, 224 с.
Про детский фольклор написано уже много. Но никто не мог до конца объяснить, что это такое. Куда-то подевались пионерские лагеря, где такой фольклор создавался после отбоя, но ведь где-то надо все это рассказывать. Для ленивых - вот умная книжка. Страшилки и ужастики тут доведены до логического конца - превращены в литературную форму. Причем видный всем призрак человека с кривой трубкой, бегавшего по ленинградским улицам, маячит за каждым сюжетом. Один из них, сюжетов в смысле, вообще очень напоминает те анекдотцы про Пушкина, что писали вслед Хармсу. "Мало кто знает, что жена поэта Пушкина, Наталья Николаевна Гончарова, была самой настоящей людоедкой┘ А на другой день - где Александр Сергеевич? Нет Александра Сергеевича. Искали-искали┘ В пруду багром шарили. Лягушки - есть. Раки - есть. Великого русского поэта - нет.
Съела. Это уж потом придумали Дантеса, дуэль на Черной речке┘ Нет, Дантес, конечно, тоже был. Да только прожорливая Наталья Николаевна его еще раньше Пушкина слопала. Так что убить "солнце русской поэзии" он никак не мог".
Есть тут и угрюмые истории о любви, печальные истории о любви, истории о любви с печальными и угрюмыми финалами. "Но сделанного не исправишь. Папа в психушке, мама в реанимации, жених Саша по стенке размазан┘ "Сон козас де ла вита", - как говорят латиноамериканцы в своих сериалах. - Такова жизнь"┘ "И с той поры стал Емелин жить на пригородной станции. Под платформой. Вместе с другими бездомными псами. А питаться - на помойках. Никто ж не виноват в том, что ты дурак"┘ "Душа лягушонка Квакина лишь махнула на прощание белым крылышком и вылетела в форточку. А несчастная лягушка Лерочка легла на дно банки и заплакала. Она плакала долго-долго, горько-горько, но слез ее никто не видел, ведь в банке был спирт". Это, кстати, почти история оловянного солдатика и плясуньи, что рассказал другой сказочник. А вот почти сказка о девочке со спичками: "Но однажды они забыли вовремя вернуться, а когда вернулись, то обнаружили, что их уже нет в неуютной и холодной стране. Ударили сильные морозы, и детские горбатые тела замерзли около церкви. И их закопали на кладбище". И есть почти история о Кае и Герде.
Но среди других сказочников этой традиции все же питерский человек с трубкой слышнее: "Возвратясь домой, господин Шульц собрал в дорожную сумку самое необходимое и, переступив порог, навсегда исчез в этом огромном мире". С дубинкой и мешком, с дубинкой и мешком. Знаем, знаем. А когда все персонажи другой истории исчезают, исчезает и все вокруг них: "И действительно - кругом ничего нет. Даже мальчика Вовы уже нет. Вот такая история. Куда же все подевалось?.. Непонятно". - Так вот, когда все так пропадает, искушенный читатель сразу хочет спросить:
- Но, брат, а куда же делся спиритуоз? Или, типа, мы все теряемся в догадках?
Однако при всем следовании традиции то, что пишет Роньшин, - совершенно самобытные тексты, грустные и смешные. И когда он сочиняет рассказ про Золушку, что извела добрую мачеху и ее трудолюбивую дочь, несчастного отца и влюбленного принца, а потом была превращена в серую мышь, - хорошо это не потому, что известная сказка просто вывернута на изнанку, а потому, что сделано это умно и стильно. И еще потому, что сказки наши на поверку довольно страшные - и кровожадные, выдаваемые иногда за детские, истории "Тысячи и одной ночи", и готические рассказы братьев Гримм, и трагические сюжеты Андерсена. Всякий сюжет, знакомый с детства, имеет оборотную сторону - даже история военнослужащего, что способствовал государственной измене в правительстве, провел ночь с женщиной, притворившись ее возлюбленным, убив его, а потом участвовал и в ее заказном убийстве. Через некоторое время он занимался террористической деятельностью в соседней стране. Звали этого французского военнослужащего Д"Артаньян.
Плохие концы и хорошие, победа Добра над Злом - все это часто приводит к недоуменному вопросу - что есть добро и что есть зло. И вообще - "Что есть Истина?" См. художника Ге. Вот в чем великий смысл страшных сказок. Человечество выросло из старых серьезных детских платьиц, исполнилось иронии и обнаружило, что можно оторвать мораль от сказки, как отрывают ценник с игрушки.
