Война с народом

	Памятный знак на печально известной колымской Серпантинке, месте гибели тысяч рабов ГУЛАГа. Сооружен на личные средства корреспондента "НГ" Святослава Тимченко (Магадан). Фото Артема Житенева (НГ-фото)

ЗА ТРАДИЦИОННЫМИ спорами о том, сколько человек пали жертвами существующего после 1917 г. политического режима - "много" или "мало", - скрывается проблема, имеющая непреходящее значение для истории России. Количественные показатели, выдвигаемые в качестве основных аргументов в споре, в конечном счете отражают ту цену, которую уплатило советское общество за свое возникновение и развитие.

Термин "террор" определяется как "политика устрашения, подавления политических противников насильственными мерами". Применительно к российской истории XX века подобная оценка представляется недостаточной, формальной по существу. В дискуссии о репрессиях в СССР в 30-50-е гг., развернувшейся на страницах журнала "Социологические исследования" между историками В.Земсковым (Россия) и С.Максудовым (США), особенно резкие и взаимоисключающие суждения оппоненты высказали как раз по вопросу о том, кого из репрессированных следует относить к жертвам политического режима. Нам представляется неубедительной оценка В.Земсковым жертв коллективизации. "В число жертв репрессий, - пишет он, - часто включаются умершие от голода в 1933 г. Безусловно, государство своей фискальной политикой совершило тогда чудовищное преступление перед миллионами крестьян. Однако включение их в категорию "жертвы политических репрессий" вряд ли правомерно. Это - жертвы экономической политики государства..." Это утверждение оставляет вне исторического контекста то обстоятельство, что коллективизация имела идеологические корни (т.е. в том числе и политические) - класс так называемых кулаков специальным постановлением ЦК ВКП(б) "О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации" от 30.01.30 объявлялся подлежащим ликвидации как контрреволюционный. Голод, разразившийся в стране в начале 30-х гг., как свидетельствуют новейшие исследования по данной проблеме, явился частью общей политики государства по отношению ко всему крестьянству, а не только к кулачеству. Государство предвидело голод, знало о его масштабах, когда он разразился, но продолжало экспортировать зерно за границу. Это - прямая политика, в соответствии с которой страна понесла миллионные людские жертвы.

В 1947 г. издается Указ "Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества", по которому за 11 месяцев его применения были осуждены 201 170 человек. Ситуация, аналогичная той, которая сложилась в начале 30-х гг.: ужесточение хлебозаготовительной политики, засуха, усугубившая положение с продовольствием в стране, отсутствие постоянных источников пропитания у большинства деревенского населения и на фоне этого - рост экспорта зерна за границу. Находясь в бедственном положении и чтобы не умереть от голода, люди были вынуждены воровать зерно с колхозных полей и токов. Для пресечения этих попыток государство издает Указ 1947 г., который свидетельствует о продолжении прежней политики, имевшей место в период коллективизации. Но ее жертвы отнесены государственными органами к категории уголовных преступников. Такова оценочная шкала нашей уголовной статистики.

Все это позволяет нам не разделять осужденных на "уголовников" и "контрреволюционеров", а рассматривать их как единое целое, характеризующее репрессивную политику советского государства. Конечно, мы не отрицаем наличие профессиональной преступности в советское время и не возлагаем вину за репрессии только на государство.

Каждая эпоха создает свое нормативное закрепление в праве государственных интересов или того, что понимается под таковыми. Недаром Энгельс отмечал закономерность, которая, по его мнению, заключалась в полном отождествлении господствующим классом своих интересов с интересами всего общества, даже если этот интерес заключался в эксплуатации высшими слоями низших.

В дореволюционный период в России проводились серьезные исследования, содержащие множество ценных наблюдений о характере преступности, ее социальных и иных корнях и причинах. В специальных изданиях и журналах публиковались обширные сведения о преступлениях в империи. Особую известность среди криминалистов получили работы Е.Тарновского. Российское общество не только было информировано о масштабах преступности в стране, но могло принимать активное участие в обсуждении животрепещущих проблем. Особый интерес вызывает работа Тарновского, посвященная влиянию хлебных цен и урожаев на движение преступлений против собственности в России. Актуальным для всех времен остается вывод, сделанный ее автором для царской России: "Только приняв всевозможные меры к тому, чтобы обеспечить нуждающемуся честному рабочему возможность заработать себе кусок хлеба правильным трудом, общество или государство может со спокойной совестью отправлять дело правосудия и подвергать наказанию преступников в уверенности, что среди них нет людей, которые были приведены к преступлению безвыходной нуждой или отсутствием какой бы то ни было помощи".

В советскую эпоху положение коренным образом изменилось: более или менее полные сведения об уголовных преступлениях, их сбор во всероссийском, а позже и всесоюзном масштабе начинает вестись государством с 1922 г. Таким образом, почти целиком - за исключением отдельных сведений в советской и эмигрантской прессе - выпадает из-под наблюдения период Гражданской войны с его невиданным по масштабам обоюдным красным и белым террором. С начала 30-х гг. в связи с возобновлением репрессий против крестьянства (кулаков и подкулачников) публикация данных уголовной статистики в открытой печати в нашей стране прекращается.

Такое положение сохранялось практически до конца 80-х гг. Эпоха "перестройки" выдвинула проблему репрессивной политики советского государства в разряд самых актуальных, но идеологизированность оценок только возросла.

Публикация архивных документов вызвала острую полемику, которая не затухает до сих пор. По подсчетам А.Дугина, более 40 отечественных и зарубежных авторов (с разной степенью информированности по проблеме) выдвигали свои предположения о масштабах репрессий в годы правления Сталина. Под влиянием книги А.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", знакомство с которой для многих советских людей началось с самиздатовской рукописи задолго до ее издания в 1989 г. в "Новом мире", в сознании многих людей жертвы репрессий в 30-50-е гг. исчислялись десятками миллионов людей. Как заявил С.Максудову А.Солженицын, поскольку советская власть прячет сведения, мы имеем право на любые догадки. Такая установка (при всей ее привлекательности для писательского творчества) не может быть принята историками.

Задолго до обсуждения проблемы на страницах отечественной печати она стала исследоваться на Западе. Начало положили мемуары русских эмигрантов. Здесь следует выделить книгу И.Солоневича "Россия в концлагере", сумевшего совершить удачный побег из советского концлагеря. В 1990 г. в историческом альманахе "Звенья" публикуется работа американского историка С.Максудова "Потери населения СССР в годы коллективизации". Свои расчеты Максудов основывал на известном демографическом приеме (метод передвижки данных переписи 1926 г. с помощью таблиц смертности 1926-1927 гг. к 1939 г.). Он определил потери населения страны в 9,8 млн. человек, а максимальную ошибку своих исчислений - в "плюс-минус три миллиона".

Репрессивную политику государства, как известно, отражает уголовная статистика. Знакомство с уголовной статистикой России XIX-XX вв. показывает, что количественный рост числа преступлений намечается на рубеже двух веков, растет от одной революции к другой, сменяется обоюдным "классовым" террором Гражданской войны и наконец переходит в террор государственный, который распространяется на все население страны.

К сожалению, принятый многими авторами метод, уделяющий основное внимание тем, "кто сидел", и лишь в отдельных случаях (например, "кулацкая ссылка") приводящий динамику осужденных - того, "кого сажали", - затушевывает и истинные масштабы народной трагедии, и невольно существо поставленной проблемы. По данным А.Дугина, максимальное число заключенных в стране за 1934-1953 гг. было в 1950 г. и составляло 2,6 млн. человек. Строго говоря, приведенная цифра отражает лишь емкость отечественных лагерей и колоний, которая в необходимых случаях была достаточно эластичной. По сообщению начальника ГУЛАГа генерал-майора Г.Добрынина, на начало 1946 г. емкость гулаговской системы составляла 1,3 млн. человек ("с учетом коечной сети"), содержалось 1,5 млн. заключенных, да еще планировалось новое строительство на 177 104 места для размещения "сверхлимитного" и вновь завозимого контингента". Потоки заключенных после войны росли, росла и емкость лагерей.

Вся численность осужденных по РСФСР за 1923-1953 гг. общими судебными органами составила 39,1 млн. человек. Однако в это число не вошли осужденные судебными коллегиями по уголовным делам Верховных, краевых и областных судов (по ним велся отдельный учет) и постоянными сессиями, действовавшими при лагерях, а также осужденные (не военнослужащие) военными трибуналами Красной Армии и Флота, железнодорожного и водного транспорта, войск НКВД. Перед войной по РСФСР эти категории осужденных составляли около 3,3% (примерно 90 тыс. человек) от всего числа осужденных общими судами и трибуналами, а в 1942 г. - 9,9% (примерно 317 тыс. человек). Если принять эти цифры как очень приблизительные для характеристики военного и мирного периодов жизни страны и приплюсовать их к каждому году по соответствующему периоду, то общее число осужденных за 1923-1953 гг. превысит по РФ 40 млн. человек (без учета осужденных военнослужащих, число которых составляло в 1946 г. по стране 109 тыс. человек). Однако и эта цифра является далеко не окончательной.

Цифра 40 миллионов весьма приблизительна и сильно занижена, но вполне отражает масштабы репрессивной государственной политики. Численность населения РСФСР в эти годы изменялась следующим образом: в 1926 г. - 92,8 млн., в 1939 г. - 109,4 млн., в 1951 г. - 99,3 млн. человек. Если из общей численности населения вычесть лиц до 14 лет и старше 60 как малоспособных к преступной деятельности, то выяснится, что в пределах жизни одного поколении - с 1923 по 1953 г. - был осужден практически каждый третий дееспособный член общества. Поистине страна насильственной криминализации! Процент преступников-рецидивистов был сравнительно невысоким - следовательно, подавляющее большинство из указанных 40 миллионов были осуждены впервые. Об этом же свидетельствует такой факт: в 1946 г. были освобождены 400 тыс. заключенных, из которых обратно вернулись в места заключения лишь несколько тысяч человек.

Невольно напрашивается сравнение с эпохой царской России, чтобы понять не только количественную, но и качественную разницу карательной политики двух совершенно не одинаковых по своей классовой природе государств. Преступность в дореволюционной России в конце XIX - начале XX века непрерывно росла. В 1913 г. к мировым судьям поступило 1,4 млн. уголовных дел, к городским - 362,1 тыс. и в окружные суды - 302 тыс. уголовных дел, т.е. всего около 2 млн. дел. Еще около 0,5 млн. уголовных дел поступило в том же году к судебным следователям и другим лицам, производящим предварительное следствие. Однако среднесуточное число заключенных не превышало за период 1908 - 1915 гг. 111,8 тыс. человек (наивысший показатель, относящийся к 1912 г.). Куда же, спрашивается, исчезли у царского правительства эти два с лишним миллиона уголовного элемента, составлявших разницу между ежегодным числом заведенных уголовных дел (даже если мы будем считать по одному привлеченному к суду по каждому делу) и общей численностью заключенных? Выясняется, что 66% всех привлеченных к уголовной ответственности мировыми судами (а они и составляли большинство всех уголовных дел) отделывались денежными наказаниями и только 32,4% наказывались заключением в тюрьму на срок не свыше года.

Тягчайшие уголовные преступления - государственные и приравненные к ним отдельные преступления против порядка управления - рассматривались специальной системой судов (Особым присутствием Сената, судебными палатами и военными судами). Создание специальных судов было продиктовано стремлением правительства защититься против террора социалистов и неспособностью обычных судов, образованных в ходе реформы 1864 г., бороться с "революционным неврозом". В целом по стране за 1909-1913 гг. ежегодно возникало по государственным преступлениям около 2,2 тыс., а против порядка управления - около 9,5 тыс. следствий. Согласимся, что для страны с населением 169,4 млн. человек это было не так уж и мало. Однако надо учесть, что в приведенных нами цифрах уголовной статистики отразились итоги первой русской революции и Русско-японской войны.

Какие же события определили рост репрессий в годы советской власти? Если сопоставить движение осужденных общими судами по делам по преступлениям, подлежащим их ведению, то можно видеть, что максимум осужденных приходится на три периода. Первый - 1923-1924 гг. - отголоски Гражданской войны, когда число осужденных по республике составляло 1,2-1,6 млн. человек. Второй - 1929-1932 гг.- когда в стране проводилась насильственная коллективизация (в среднем число осужденных по РСФСР ежегодно превышало 1,1-1,2 млн.). Третий берет начало в 1940 г после издания знаменитого указа от 26.06.40 "О переходе на 8-часовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений". Ежегодная численность осужденных по республике сразу подскочила с 684 тыс. в 1939 г. до 2 млн. человек в 1940-1942 гг. и не опускалась ниже 1,2 млн. человек вплоть до 1950 г.

Далеко не все из осужденных приговаривались к тюремному заключению. До войны, в 30-е гг., к лишению свободы на разные сроки приговаривалось народными судами от 37-40 до 50% всех осужденных по РСФСР, во время войны - 50-65%, после войны - 38-45%. Около половины всех осужденных - 40-50% - и до войны, и после нее составляли приговоренные к исправительно-трудовым работам. В войну их доля снижается до 22-31%. И совсем незначительной была доля условно осужденных: 6-7% до войны, около 4% - после. Лишь в 1943 г., когда наметилась острая нехватка людских ресурсов, репрессивный аппарат несколько сбавляет обороты - доля условно осужденных лиц возрастает до 12-14%.

Против кого направляло свой массовый террор советское государство?

Выделим наиболее характерные показатели. Во-первых, сравнительно невысокий процент преступников-рецидивистов (16,6% до войны и 9-13% в последующие годы), что говорит об отсутствии "криминальных наклонностей" народа и отражает бесперебойную работу репрессивного конвейера, постоянно пополняющего лагеря новой рабочей силой. И это было главным! Во-вторых, распределение осужденных по классовому признаку в целом соответствовало ситуации в социальной структуре населения (т.е. его распределению по социальным группам в трудоспособном возрасте без учета детей, подростков и стариков - тех категорий, которые составляли незначительный процент в общем числе осужденных). Следовательно, не могло быть никакого "классово направленного" террора, а имели место постоянные и массовые государственные репрессии против общества. В-третьих, мобилизация на фронт мужчин обрекала женщин на тяжкий физический труд. Доля женщин среди осужденных после завершения победоносной войны удваивается.

Особенность карательной политики государства заключалась в создании специальных указов, которые не только дополняли перечень "преступных деяний", но и способствовали увеличению преступности в стране.

07.08.32 выходит указ "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности". По воле создателей (лично Сталина) он должен был способствовать безусловному выполнению хлебозаготовок в стране и воспрепятствовать крестьянам, вырастившим хлеб, воспользоваться плодами своего труда. По указу только в РСФСР было осуждено: в 1932 г. - 22,4 тыс., в 1933 г. - 103,4 тыс., в 1934 г.- 37,7 тыс., в 1935 г.- 12,8 тыс., в 1936 г. - 4,3 тыс., в 1937 г. - 1,2 тыс., в 1938 г. - 858 и в 1939 г. - 241 человек. Мерой наказания был расстрел с конфискацией имущества, а при смягчающих обстоятельствах - лишение свободы на срок не менее 10 лет. Цифры показывают еще одну особенность судебной практики против "внутреннего врага" - моментальное, жестокое и решительное подавление всякой попытки сопротивления государственному произволу, который осуществлялся в огромных размерах. После чего, вплоть до следующего народного взрыва, наступал некоторый период "затишья".

Особого упоминания заслуживает указ от 26.06.40, который был отменен только спустя 16 лет. "Заключенные, осужденные по Указам Президиума Верховного Совета СССР от 26/VI и 28/XII 1940 г., - указывал в октябре 1951 г. начальник ГУЛАГа генерал-лейтенант И.Долгих, - являлись основной рабочей силой УИТЛК-ОИТК (управления и отделы лагерей и колоний. - В.П.) МВД/ УМВД". Аналогичный характер носил указ от 15 апреля 1942 г., осуждающий к исправительно-трудовым работам по месту совершения преступления тех колхозников, которые не вырабатывали обязательного минимума трудодней или уклонялись от мобилизации на сельхозработы.

Характерной чертой послевоенных репрессий было вопреки народным чаяниям увеличение тяжести наказания. В 1940 г. народные суды приговорили на срок свыше пяти лет лишения свободы 2,1% всех осужденных, в 1946 г. -4,0%, в 1947 г. - 18,1%, в 1948 г. - 29,2%.

От дел гражданских судов перейдем к анализу численности осужденных по известной 58-й статье УК РСФСР и соответствующим статьям УК союзных республик. При этом следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, число лиц, осужденных за "контрреволюционные преступления" гражданскими судами, было незначительным: до войны оно составляло по СССР 13,5 тыс. осужденных (около 1,1% общего числа осужденных по всем статьям УК) и около 5-8 тыс. (0,4-0,9%) после войны. Во-вторых, главный учет по лицам, осужденным за "контрреволюционные преступления", велся теми органами ВЧК-ОГПУ-НКВД- МВД, которые непосредственно осуществляли репрессии. Это, на наш взгляд, позволяло карательным органам скрывать действительные цифры осужденных за "контрреволюционные преступления". До наших дней сохранились только сводные цифры и отсутствуют первичные материалы. Внимания заслуживает факт, сообщаемый Д.Волкогоновым: "Большая чистка сталинского архива была проведена генералом армии И.Серовым (в 1954-1958 гг. - председатель КГБ при Совмине СССР. - В.П.) по личному распоряжению Н.Хрущева... (который) явно хотел обезопасить лично себя от прямой ответственности за репрессии конца тридцатых годов". Комиссия, созданная для разбора личного архива Сталина, не читая и не рассматривая, уничтожила 11 мешков документов.

В 40-е гг. удельный вес лиц, осужденных за "контрреволюционные преступления" и содержащихся в лагерях, оставался сравнительно высоким по отношению ко всему лагерному населению.

К концу войны численность "контрреволюционеров" в лагерях НКВД снижается, но через два года почти достигает довоенного уровня.

Уголовный кодекс РСФСР давал весьма широкое толкование понятия "контрреволюционное преступление": "58-1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских Советов и существующего на основании Конституции РСФСР Рабоче-Крестьянского Правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и т.п. Контрреволюционным признается также и такое действие, которое, не будучи непосредственно направлено на достижение вышеуказанных целей, тем не менее заведомо для совершившего его содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской диктатуры". Следовательно, контрреволюционными были не только преступления против политического строя, но и против "хозяйственных завоеваний". Например, как следовало из ст.58-3 УК РСФСР, при "возбуждении населения к... неплатежу налогов".

Многие высказывают сомнения в достоверности числа осужденных за "контрреволюционные преступления". Сыграло роль то особое место, которое занимали в социальной иерархии репрессированные государственные чиновники и военные, интеллигенция и их апелляция в средствах массовой информации к общественному мнению. Огромный резонанс имела реабилитация партийных кадров после XX съезда, что также могло создать несколько преувеличенное представление о числе жертв 58-й статьи. Тем самым десятки миллионов осужденных гражданскими судами по другим статьям УК - так называемая народная масса - как бы выпали из фокуса общественного сочувствия. С другой стороны, в общую численность осужденных "контрреволюционеров" не попали и не могли попасть жертвы Гражданской войны, поскольку до введения в действие Уголовного кодекса редакции 1922 г. применение мер наказания (и, следовательно, их учет) целиком зависело от "революционного правосознания суда". Кровавая жатва 1917-1920 гг. сменилась в 20-е гг. относительным затишьем, переносом центра тяжести борьбы с военного на трудовой фронт. Из 1 млн. арестованных внесудебными органами в 1921-1929 гг. было осуждено лишь 20,8%, а из 2,3 млн. арестованных за 1930-1936 гг. число осужденных составило 62%.

Самый высокий пик числа осужденных пришелся на 1937 и 1938 гг. - 1,3 млн. человек (33,1% общего числа осужденных за тридцать с лишним лет по данной статье). Из них 682 тыс. - более половины - были приговорены к высшей мере наказания. Расстрелять по приговорам "троек" и особых совещаний за два года 2/3 млн. человек - такое не скоро сотрется из людской памяти. На языке приговоров это звучало как "разгром бухаринско-троцкистской банды", в народном обиходе - "ежовы рукавицы", в политологии - как "смена руководящих кадров в стране". Этому пику предшествовал другой, в 1935-1936 гг., тоже связанный со "сменой" кадров. Пока не закончилось замещение старого бюрократического слоя новым, советским, террор против последнего носил ограниченный характер. Так, в ходе ленинских партийных чисток (борьба "за единство партии") крайней мерой для всех - от рядового до члена ЦК являлось исключение. Сталинские кары распространялись уже на всех партийцев. Система власти окончательно сложилась лишь тогда, когда через репрессивный барабан была пропущена не только основная масса населения, но и высшие представители нового правящего класса. Ибо в пролетарском государстве не должно было оставаться ни единого человека, живущего вне репрессии и страха, которые и стали основной цементирующей силой системы.

Вторым по величине всплеском "контрреволюции" стали 1930-е гг. - более 200 тыс. осужденных, большинство из которых составляли кулаки, и 1933 г. - около 240 тыс. осужденных, главным образом кулаки-саботажники хлебозаготовок. И опять-таки в насильственной коллективизации деревни не было ничего личного, сталинского. Изменение характера промышленного производства, появление новых отраслей, рост расходов на оборону требовали средств в несравненно больших размерах, чем раньше, которые только и можно было выкачивать из деревни при помощи колхозной системы. Принудительные хлебозаготовки 1932-1933 гг., как показывают новейшие исследования, стали главной причиной голода в Поволжье, на Украине и других районах страны.

В главном, методах руководства, сохранялась преемственность действий обоих вождей. Ленин, пользуясь голодом, раздавил оппозицию в лице Русской Православной Церкви, а Сталин, используя то же средство, уничтожил крестьянство.

Третий пик борьбы с "контрреволюцией" пришелся на войну и был связан, по определению Минюста СССР, с "решительной борьбой с агентурой врага в тылу и всякого рода пораженческими элементами". Война сказалась на росте осужденных в 1945 и 1946 гг. Это было наказание "социально опасных" репатриантов и бывших советских военнопленных, власовцев, оуновцев и прочих категорий населения, которые, по мнению правительства, представляли серьезную угрозу для режима.

Как видно из данных уголовной статистики, каждому этапу строительства новой власти соответствовал новый этап террора, представлявший, по сути, планомерное истребление различных социальных слоев и групп. Эти слои - крестьяне, рабочие, мещане, купцы, интеллигенция, военные, священнослужители - в силу внутренней социальной организованности рассматривались как главные враги нового режима. К началу 30-х гг. было окончательно сломлено сопротивление крестьянства.

Для теоретического обоснования непрекращающихся репрессий против народа как основной социальный закон было признано сталинское положение "об обострении классовой борьбы" по мере продвижения "вперед, к социализму". Неудивительно что под одну статью о "контрреволюции" попали и работящие крестьяне, и верные новому режиму "управляющие". В этом факте как в капле воды отразился исторический парадокс власти.