Петр Спивак
Альфред де Мюссе ощущал себя сыном века. И век этот виделся ему в трагическом свете.
Портрет работы Шарля Ланделя. Середина XIX столетия
Интересно человек устроен. Добро можно творить просто так, не подводя под это дело философского или религиозного фундамента. А вот зло без идейного обоснования получится разве что куцее, карликовых масштабов.
11 декабря 1098 года крестоносцы под предводительством Боэмунда Тарентского и Раймунда Сен-Жильского захватили сирийскую крепость Мааррет-эн-Нууман. В городе начались грабежи и массовое истребление жителей. В ответ раздались призывы к джихаду, и пошло-поехало...
Папа Римский Лев X из знатного флорентийского рода Медичи, появившийся на свет 11 декабря 1475 года (ум. 1521), любил пожить. Незлой был человек и всю свою жизненную энергию тратил на празднества, роскошь, людей искусства и, конечно, чиновников. И так хорошо пожил, что оставил после себя пустую казну. Спровоцировал аскезу ранних протестантов и их лидера Мартина Лютера.
В кругах более-менее респектабельных свой образ жизни со всем его блеском видели в драматическом, даже трагическом свете. Так было, например, у французского писателя Альфреда де Мюссе, который родился 11 декабря 1810 года (ум. 1857). Великосветские молодые люди утрачивают чистоту своих чувств, становятся циниками и пессимистами – вот его генеральная тема. Мюссе писал и стихи, и пьесы, и прозу, но по природе своего таланта Мюссе был не эпический прозаик, как, например, Стендаль, а лирик и драматург. Свой самый известный роман он назвал программно: «Исповедь сына века» (1836). О чем эта исповедь? О размене любви на ревность и прочие невысокие страсти. Так уж устроен романтизм, хоть бытовой, хоть эстетический: высокое и низкое разведены по полюсам и пребывают в борьбе. А человек между ними – перегорает.
Вот, кстати, у Мюссе интересный пример пророчества, звучащего как курьез: «Наверно, скажут все лет этак через триста,/Что золотой наш век был веком медных лбов». То ли еще будет – то бишь для нас было уже. Впрочем, и в те же годы романтизма можно увидеть немало примечательного в ретроспективном свете. Современник Мюссе и его сосед по календарному листку, тоже романтик, но на немецкой почве Кристиан Дитрих Граббе (1801–1836) обновлял национальную драматургию, стремился обогатить ее шекспировским опытом. А Гейне сказал о Граббе лаконичнее некуда: подвыпивший Шекспир. Это тот случай, когда определение важнее определяемого. Богема – клубок разнородных черт, слипшихся намертво. Эстетика и мировидение у Граббе (певца империи и антисемита) были такие, что его пьесы оказались ко двору в Третьем рейхе, тогда как тот же Гейне не сподобился.
И тут же – долго искать не приходится – еще один немецкий уроженец этого дня с невообразимым для XIX века масштабом злодеяний. Это Амон Леопольд Гёт (1908–1946), эсэсовец, комендант концлагеря в Плашуве на территории Польши. Он под своим подлинным именем выведен в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» (роль эту исполнил Рэйф Файнс). Причем на все его преступления фильма, конечно, не хватило.
Раз уж зашла речь о кинематографе, не миновать сегодня фигуру немецкого актера и кинорежиссера Пауля Вегенера, родившегося 11 декабря 1874 года (ум. 1948). После Первой мировой войны в киноискусстве Германии доминировало не реалистическое в узком смысле слова изображение действительности, а очень условное, прихотливо деформированное. Индивидуальные фантазии людей искусства были способом преломления и преодоления фантазий и страхов коллективных, тех, которые, вырвавшись на социальную поверхность, привели к мировой катастрофе. Первый свой фильм такого рода, «Пражский студент», Вегенер выпустил еще в мирном 1913 году. Он, если говорить коротко, о договоре с дьяволом. Потом был «Голем» (1915) с самим Вегенером в заглавной роли – очередная версия мифа о Франкенштейне. Фильм, увы, утрачен почти полностью. А при нацизме Вегенер сделал и вполне пропагандистские ленты. И тем подтвердил реальность зла, нами овладевающего.
Как-то бесприютно чувствуешь себя в этом художественно-мифологическом контексте. К счастью, есть на свете естествознание, язык фактов и формул. Физика, например.
Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения немецкого, а впоследствии британского ученого Макса Борна (1882–1970). Его работы – важнейшая составная часть квантовой механики, основанной столь созвучным ему по имени человеком – датчанином Нильсом Бором. Борн говорил, что чужд узкой специализации, и называл себя дилетантом. Это был у него источник дискомфорта в современной науке. В таких спорах и конфликтах односторонней правоты не бывает. Но стоит отметить признание Борна: «Философская сторона науки интересовала меня больше, чем специальные результаты».
В гуманитарных категориях рассуждая, Борна можно назвать плюралистом. «Я верю в то, что в науке нет философской большой дороги с эпистемологическими указателями. Нет, мы находимся в джунглях и ищем свой путь методом проб и ошибок, строя в процессе позади себя свою дорогу», – вот его кредо. И еще решительнее: «Вера в то, что существует только одна правда и что ты сам владеешь ею, представляется мне глубочайшим корнем всех зол в этом мире».
