Петр Спивак
У Анри Труайя была одна, но пламенная страсть: рассказывать о людях прошлого.
Фото Charles Platiau/AFP
История человечества – сумма биографий. Вроде бы так.
Но в литературе, например, есть разница между фабулой и сюжетом. Первое – просто событийный ряд, второе включает в себя мотивы и внутренние связи. Вот и в истории жизнеописания множатся на осмысление их. Я не имею в виду поиск высшего смысла – тогда это будет уже не история, а историософия.
Когда 1 ноября 1755 года землетрясение в Лиссабоне и последующее цунами уничтожили португальскую столицу, унеся жизни как минимум 100 тысяч человек, европейские мыслители столкнулись с проблемой: а как быть с Божьим могуществом и Божьей благой волей, если произошла такая катастрофа? Тогда-то Вольтер и вложил в уста героя «Кандида» (1758) нелепую сентенцию, пародирующую идею Лейбница о том, что всё к лучшему в этом лучшем из миров.
Ровно 400 лет назад, 1 ноября 1611 года, то есть почти за полтора века до лиссабонского бедствия, в Лондоне в Уайтхолльском королевском дворце состоялась премьера «Бури» – одной из последних пьес Шекспира. Главный герой, миланский герцог Просперо, свергнут своим братом Антонио с помощью неаполитанского короля Алонзо, и это дело, так сказать, рутинное. Но Просперо не просто правитель, а волшебник, повелитель духов и чар. С помощью этих последних он побеждает своих недругов. Но мстить им отказывается, как и от самих своих чар. Смысла нет. Повелевать ни к чему. Порядок в мире не наведешь.
А вот другой свергнутый монарх, уже невымышленный. Шведский король Густав IV Адольф родился 1 ноября 1778 года и был активным участником антинаполеоновской коалиции, но война с Францией складывалась для Швеции неудачно. К тому же Россия заключила с Наполеоном мир в Тильзите, вторглась в Швецию и заняла принадлежавшую ей Финляндию. В конце концов короля отстранили от власти военные, и он вынужден был покинуть страну (Швеция вскорости стала нейтральной). Умер в 1837 году в Швейцарии, как заправский политэмигрант. Всё куда прозаичнее, чем у Шекспира, но перекличка налицо.
Теперь весьма известная фигура из русской истории – князь Дмитрий Пожарский, родившийся 1 ноября 1578 года (ум. 1642) и возглавивший народное ополчение, которое изгнало польские и литовские войска из Москвы. И здесь приходится делать оговорки. Не о том даже, что вначале он присягнул и служил первому Лжедмитрию, – экая невидаль. Просто биография князя – со множеством пробелов. Даже с датой рождения нет полной уверенности. И о том, не был ли его род захудалым, историки спорили. В общем, героическая миссия есть, а документальная канва дырявая.
А значит, писателям раздолье. Как говорил Тынянов: «Где кончается документ, там я начинаю».
100 лет назад, 1 ноября 1911 года, родился французский писатель, один из самых известных мастеров биографического жанра Анри Труайя. Родился в Москве, в армянской (из черкесских армян) купеческой семье, носившей русскую фамилию – Тарасовы, и звали его Леон или Лев. Дальше понятно: революция, эмиграция, место жительства – Париж. А когда написал в 30-х годах первый роман, по настоянию издателя взял литературное имя на французский манер: Анри Труайя. И его «специализацией» стали не столько беллетристические сочинения, сколько романизированные жизнеописания известных людей.
Он прожил 95 лет (умер в 2007-м), работал до последнего дня. Написал 105 книг. Список героев его биографий захватывает. Есть здесь и Флобер, и Бальзак, и Золя, и Верлен, но больше всего имен творцов русской литературы и действующих лиц русской истории. От Ивана Грозного и Бориса Годунова до Николая II и Григория Распутина, от Михаила Лермонтова и Николая Гоголя до Бориса Пастернака и Марины Цветаевой. Но количество количеством, а чем существенным Труайя нас обогатил?
Его не раз попрекали торопливостью, даже графоманией. Находили у него множество ошибок. Ошибок у Труайя действительно хватает, но он никак не чета приснопамятному Пикулю. Уровень другой. И когда приходит на ум выражение «развесистая клюква», то задумываешься о том, что в писательской картине мира или, конкретнее, России ягода эта неожиданно оказывается интересной и познавательно ценной. Ведь в ней заключен образ нашей страны, каким он предстает типичному западному человеку, европейцу. Мы открываем для себя нашу специфику в чужом зеркале и само это зеркало. Такая вот двойная оптика.
И был в этом неистовом сочинительстве Труайя еще один важный момент. Литературные биографии для него были, по признанию самого писателя, «контактом с реальностью и подчинением подлинным документам, точнее, переходом от мечтаний к реальности». Словесность как способ компенсировать недостающую и подавленную действительность – это, конечно, явление специфическое и довольно безрадостное. Но здесь мы видим все-таки устремленность к реальному миру, а не бегство от него.
Вот у русского народовольца Николая Клеточникова, родившегося 1 ноября 1846 года (ум. 1883) и работавшего агентом «Народной воли» в Третьем отделении, – поди разбери, что это было? Работа на действительность или подмена ее своей всевластной идеей?
