Петр Спивак
Таким увидел Жака Лакана современник. Что называется, бремя бытия.
Рис. Эдварда Дрантлера
Бывает ли в календаре бенефис? Редко, но бывает. Нынче как раз выдался такой особый день. Только не для актера, а для целой страны – Франции. Для Франции и, добавлю, для Парижа. Само название этого великого города – символ вожделенной точки мира.
Несть числа парижским сокровищам. Список длинный, но сегодня есть повод упомянуть, например, Лувр и Тюильрийский дворец. К их строительству приложила руку королева Франции Екатерина Медичи, которая родилась 13 апреля 1519 года (ум. 1589). Впрочем, руку она приложила и к другим приснопамятным делам, да так, что следы крови на ней несмываемы. Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 года) для этого более чем достаточно; без участия королевы-матери распоряжение ее сына, короля Карла IX, о судьбе гугенотов – «убейте их всех, убейте их всех!» – было бы невозможно. В этом контексте странны те нелицеприятные характеристики, коими Екатерина Медичи награждала некоторых своих детей. Младшего сына – Франсуа, герцога Алансонского – она называла «лягушкой» за уродство, а младшую дочь, Маргариту де Валуа, – «мое несчастье» и «это существо» за ненадлежащие любовные похождения. Ну да, страшнее грехов в мире нет. Можно только пожать плечами при мысли о том, из чьих уст это прозвучало.
С другой стороны, Карл IX, умирая почти через два года после Варфоломеевской ночи, произнес: «О, моя мать!» Здесь широчайший простор для истолкования. Но фигура Екатерины Медичи все-таки не загадочная. Решусь сказать, она по-своему типичная. Как протекли ее годы при дворе, чем она занималась? Устройством семейных дел и вниканием в каждую мелочь французской жизни. Вся картина мира у Екатерины Медичи сводится к простому общему знаменателю: я могу управиться со всем и справиться (а при необходимости расправиться) со всеми. И тогда все будет хорошо.
По многозначительному совпадению, в день рождения покойной Екатерины Медичи, 13 апреля 1598 года, король Генрих IV подписал Нантский эдикт – о предоставлении вероисповедных прав гугенотам. «Вечный и неотменяемый», по его словам. Что не помешало Людовику XIV его отменить в 1685-м. На помощь, впрочем, приходит симметричный Акт об эмансипации, то есть закон о религиозной свободе католиков, принятый 13 апреля 1829 года английским парламентом.
В XVI–XVII веках бытийственные проблемы, с которыми так или иначе сталкивается каждый человек, были фактически в монопольном ведении религии. Потом светская, даже научная составляющая культуры стала выдвигаться на первый план. В том числе, например, психиатрия и психоанализ.
Речь не о том, чтобы попробовать понять ту же Екатерину Медичи во всеоружии фрейдизма. Но сегодня юбилеи двух весьма значимых мыслителей, чьим трудам весьма обязано (пост)модернистское интеллектуальное многоцветье. Это Людвиг Бинсвангер, пришедший в мир 130 лет назад, 13 апреля 1881 года (ум. 1966), швейцарский философ и психиатр. Характерно само сочетание этих профессий, и сам он свое психиатрическое учение назвал на языке философии – экзистенциальным анализом. Разумеется, это развитие традиций основателя психоанализа – Зигмунда Фрейда. Как и взгляды знаменитого француза, родившегося на 20 лет позже, – Жака Лакана (1901–1981). Далеко от Франции мы сегодня не уйдем.
Если Бинсвангер был философ и психиатр, то Лакан добавил к этим двум специализациям еще и третью – лингвистику. По ассоциации тут вспоминается математическая модель, использованная Лаканом, – так называемые кольца Борромео. Три кольца сцеплены между собой так, что при размыкании одного из них распадается вся конструкция. А моделируются здесь три понятия: воображаемое, символическое и реальное. Это как бы три уровня, через которые мы проходим, осваивая мир. У Фрейда тоже была триада: «Я» – «Сверх-Я» – «Оно». Но Лакан переосмысливал наследие Фрейда, спорил с его биологизмом и преодолевал его с помощью лингвистики и структурализма. И все же Лакана и Фрейда связывает присутствие одной неизбывной проблемы. Называется она просто: смерть.
Какая роль при этом отводится биологии – может быть, не столь уж важно. Когда все второстепенное отброшено, в числе оставшихся, действительно экзистенциальных вопросов обязательно окажется смерть. Так можно интерпретировать пьесу «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета, одного из крупнейших драматургов XX столетия. Он родился 13 апреля 1906 года (ум. 1989). Главные герои устали от бессмысленного существования и кого-то ждут. Кого-то, именуемого Годо. А кто это такой, неизвестно. Может быть, смерть. Может быть, кто-то или Кто-то, кто станет избавителем.
Может прийти в голову шальная мысль, что имя Годо – от английского God, то есть Бог. Но собака зарыта не здесь: дело в том, что пьесу эту ирландец Беккет написал по-французски (в 1952 году), имя Всевышнего у французов звучит иначе. Беккет вообще с молодых лет ездил в Париж, со многими там общался, а последние полвека своей жизни провел, с небольшими перерывами, в столице Франции. И в этой тяге тоже было экзистенциальное начало. Там легче бремя бытия.
