Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 3–8 ноября

Мир Киры Муратовой: маленькие люди и общечеловеческий масштаб их проблем.
Кадр из фильма «Долгие проводы»

Больше не отмечаем победу советской власти. Теперь красный день календаря – 4 ноября: в этот день 1612 года Минин и Пожарский положили конец (таково, во всяком случае, допущение) первой в истории России гражданской войне. Но революция 7 ноября 1917 года, как к ней ни относись, больше сказывается сегодня, больше повлияла на ход истории. Как отечественной, так и мировой.

Не диво, что в 1879 году именно 7 ноября родился Лев Троцкий, один из руководителей октябрьского переворота, а впоследствии его пасынок, настигнутый чекистским ледорубом в Мехико в 1940 году, – но если здесь у истории что-то прочитывается, то разве что насмешка. Ну а у писателя и философа Марка Алданова, родившегося 7 ноября 1886 года и много писавшего на русские и французские историко-революционные сюжеты, сия дата, пожалуй, не означает вообще ничего. Он и сам не верил ни в прогресс, ни в законы истории, не то что в даты и цифры. А способ спасения от исторического хаоса знал один: писать, запечатлевать, помнить.

Писательством Алданов не ограничивался, ездил по Европе как политический активист – секретарь антибольшевистского Союза возрождения России. А потом стал одним из самых активных перьев русской эмигрантской литературы и периодики.

Много газет и журналов выпускала первая волна эмиграции из России, но, может быть, самое глубокое по замыслу и содержанию из ее изданий – парижский журнал «Современные записки», который редактировал Алданов. После войны он продолжил начатое дело в «Новом журнале», выходящем по сей день. Почти все произведения самого Алданова – в этих двух журналах.

А 3 ноября – день рождения французского писателя, который не просто интересовался социально-политической проблематикой, но добился успеха как политик. Это Андре Мальро (1901–1976). Романист и эссеист, со временем он сменил профессию, стал партийным и общественным деятелем, соратником генерала де Голля и министром культуры в его правительстве, но не перестал быть литератором и интеллектуалом по своему взгляду на мир. Гуманитарные, культурные соображения и приоритеты он стремился поставить во главу угла при формировании политического курса. Они-то и побуждали Мальро быть последовательным противником любого тоталитаризма – вчера нацистского, сегодня советского. Знакомству советских читателей с его творчеством это, понятно, не способствовало.

И снова 7 ноября, еще один великий француз – Альбер Камю (1913–1960), нобелевский лауреат по литературе. Его и Сартра (от присужденной уже Нобелевской премии отказавшегося) имена – синоним такого явления, как экзистенциализм, художественный и чисто философский. Когда в советской критике применительно, скажем, к Василю Быкову заговорили о том, что он исследует поведение героев в пограничных ситуациях, – это был перевод с французского, усвоение уроков Камю, Ануя и других. Экзистенциалистская литература показывала, чем может мотивироваться поведение человека в отсутствие и надежды, и рационального расчета. У Камю сила и достоинство Сизифа и героев романа «Чума» как раз в том, что они про безнадежность своих усилий – знают. Так у Паскаля: убить человека природа может элементарно, но она не заметит этого, а он – заметит.

Вот мы и вышли на ту плоскость, где повседневные человеческие отношения предстают в свете высокой философии. Этого нередко добивается искусство – и в том числе кино. Для итальянской актрисы Моники Витти, родившейся 3 ноября 1931 года, это неотъемлемая часть ее творческой индивидуальности. При том что актриса она очень разная, играла, например, в комедийных лентах. Но тогда тем поразительнее то перевоплощение, которого она добилась в прославленных фильмах Микеланджело Антониони: «Приключение», «Ночь», «Затмение», «Красная пустыня». Ученые говорят о некоммуникабельности, от которой страдает человек в современном городе, мы более-менее туманно это себе представляем и пытаемся примерять на реальные фигуры, а Моника Витти умудряется это сыграть. И убедить зрителей в том, что так и есть на самом деле.

А есть ли в нашем сегодняшнем искусстве явления, родственные Антониони, Витти, Камю?

5 ноября исполняется 75 лет выдающемуся кинорежиссеру, который не уступит этим классикам и мэтрам по степени художественного обобщения, – это Кира Муратова. Мастер трудного кино.

Существует много способов облегчить восприятие кино и привлечь к нему дополнительное внимание. С помощью музыки, например. Однако фильмы, которыми Кира Муратова заявила о себе в советском кино, были без музыкального сопровождения. Она не то чтобы бойкотирует музыкальное сопровождение – дело не в нем, – просто не позволяет себе облегчать зрительскую задачу. И свою, естественно. Уже в «Коротких встречах» и «Долгих проводах» в центре ее внимания были одиночество и выбор. С этими проблемами и категориями герои сталкивались лицом к лицу на нулевой отметке советского бытия, там, где вряд ли можно себе представить героев Витти–Антониони.

Критик Майя Туровская вспоминала курьезный эпизод. В конце 80-х Муратова показывала «Короткие встречи» на одном феминистском фестивале во Франции, и там стали говорить, что отсутствие воды – фрейдистский символ. Пришлось ей, режиссеру-постановщику, взять слово: «Я тут слушала про символы, а у вас в городе когда-нибудь отключали насовсем воду? Так, что вы не знаете, будет она вообще или нет┘ А у нас это – реальность». Одни в своем далеке про эту реальность не ведают. Другие, в наших краях, видят в упор и не делают достоянием искусства. Муратова – сделала. Ей удалось.

Названия первых зрелых фильмов Муратовой рифмуются: «Короткие встречи» и «Долгие проводы». Одно – полный антоним другого. В сумме – пессимистическая философия жизни. Вечная наша неприкаянность, вечная печаль. В сущности, из той же оперы – бездомные кошки и собаки в «Астеническом синдроме». Экзистенциальное одиночество на советско-российский манер.