"Тексты провоцируют действительность"

Около недели в книжных магазинах Москвы продается книга Сергея Доренко "2008", вышедшая в издательстве "Ad Marginem". Бывший телеведущий написал роман о недалеком будущем. В романе, действие которого происходит в январе - начале февраля 2008 года, фигурируют реальные политики и общественные деятели из настоящего, выведенные под своими именами.

Среди персонажей - Владимир Путин, Игорь Сечин, Николай Патрушев, Владислав Сурков, Дмитрий Козак, Борис Березовский, Александр Дугин, Эдуард Лимонов и т.д. Жанр этого довольно смешного романа, с сатирическими, а иногда и весьма ядовитыми характеристиками героев, можно назвать политической фантастикой. Или - утопией в классическом смысле слова. То есть авторским представлением о грядущем политическом и социальном переустройстве.

Правда, Доренко в своей утопии (или антиутопии) доходит лишь до самого момента кризиса власти в России, а что дальше - неизвестно. Это зависит, видимо, от того, взорвут или нет террористы захваченную (по сюжету) атомную станцию, прилетят или нет американские самолеты, изменится или нет направление ветра и т.д. То есть будущее в любом случае остается туманным, но наибольшую заботу о нем в книге Доренко все равно проявляет главное действующее лицо - президент Путин. В 2008 году он озабочен проблемой физического (а не политического) долголетия, практикует даосизм и тайно отправляется в Китай к учителю - чтобы преодолеть катастрофические для него предсказания вызванного во время даосского обряда "судьи ада", Начальника Пятой канцелярии Яньло-вана... Действие романа разворачивается на фоне политической игры вокруг предстоящих президентских выборов, интриг спецслужб, кремлевских царедворцев и т.д.

Знаменателен сам факт обращения к жанру утопии экс-ведущего несуществующего уже канала ОРТ, ветерана информационных войн и предвыборных кампаний, а ныне - активиста КПРФ. Пик увлечения социально-политической футурологией прошел в нашей литературе в середине 1990-х, но наши представления о будущем, конечно, не перестали на это будущее влиять. В этой связи мы попросили писателей, отдавших дань этому жанру, рассказать о своем сегодняшнем отношении к утопиям, антиутопиям и литературным прогнозам.

Василий Аксенов:

- В этом жанре после крушения нашей реальной утопии братья-писатели очень здорово поплясали. В 90-х прошла целая волна всяческих дистопий, то есть отрицательных утопий, как совершенно естественная реакция на соцреалистический поток, и это вполне нормально для состояния общества той поры. Мой "Остров Крым" возник в сердцевине соцреализма, но он ему возражал путем создания такой мнимой реальности, с множеством деталей, что и было в содержании самого термина "утопия": именно остров, как он и был задуман Томасом Мором. Перерезали перешеек, и получился утопический Остров Крым, где все шло в духе нашей всеобщей мечты об иной России, где все цветет, где любовь, юность, авантюра и все возможно. А завершается все дистопическим концом: развязка трагическая, и утопия рушится. Это в книге. Но известно, что литература какими-то подспудными путями влияет на состояние последующего мира. И мне многие люди в новой уже России говорили, что их посещает иногда ощущение, что они находятся на Острове Крым. Можете представить?

А про роман Доренко не могу ничего сказать. Срок-то уж больно маленький. Все-таки осталось всего три года до 2008 года. Это, может быть, очень хороший и талантливый роман, но скорее - памфлет.

Владимир Войнович:

- Когда я писал "Москву 2042", мне было совершенно все равно: утопия это или антиутопия. А приятель мой, писатель Камил Икрамов, сказал, что это антиантиутопия. И я в свое время написал: надеюсь, это не сбудется. Но все пишут такие вещи с разными целями. Я писал как сатиру, как пародию на то, что я видел, не собираясь угадывать, что будет. Я вообще не мистик. Но вижу, что литература сбывается.

О романе Доренко я судить не могу, но, может быть, это не столько литература, сколько такой игровой политический анализ. Для меня же было важно создание полноценных художественных образов, и отчасти я тоже отталкивался от реальности. Но когда говорят, что я списал Сим Симыча Карнавалова с Солженицына, я это отрицаю. Конечно, я взял какие-то его черты, элемент пародии на Солженицына там есть, но я имел в виду вообще тип такого бунтаря, каким он был тогда. Такой образ, который встречается в российской жизни, но, может, не часто. Протопоп Аввакум, Чернышевский, Бакунин, может быть, Ленин┘

Впрочем, я действительно пытался заглянуть немножко и в будущее. Существовал коммунистический режим, и хотелось представить, куда он может зайти, если не рухнет. Поэтому у меня и получилось слияние религии с государством (кстати, в "Москве 2042" тоже эликсир молодости присутствует), и потому же Гениалиссимус в будущем у меня - выходец из КГБ. Случайно еще совпало, что он был резидентом немецкой разведки и говорит свободно по-немецки. Но ведь в 1980-х, когда я писал, я видел просто очевидную тенденцию в политике: выходцы из КГБ и действующие высокие чины КГБ играли все большую роль в советской политике, занимали крупные посты или работали какими-нибудь консультантами при больших начальниках. Потому что они были лучше образованы, знали жизнь, были более циничны и меньше всего цеплялись за доктрину марксизма.

Александр Кабаков:

- Я думаю, что всю вторую половину 90-х и в начале нового столетия интерес к антиутопии, естественно, снижался в силу того, что читательская аудитория перестала ждать катастрофы. Ожидание катастрофы и порождает утопию или антиутопию. В обозримом будущем интерес снова начнет возрастать, потому что долгий период стабильности неизбежно в сознании многих людей заканчивается каким-то катаклизмом. И люди, и литература будут искать ответа на вопросы: что будет и чем сердце успокоится? И странно было бы заявить, что я не верю в такие прогнозы, потому что многое из того, что я придумал в "Невозвращенце", сбывалось в течение пяти лет. Это был прогноз на основе наблюдательности: тенденции ведь видны, и человек наблюдательный может что-то прогнозировать. Но вообще говоря, тексты обладают и некоторым мистическим свойством - они провоцируют действительность. Я в это отчасти верю, хотя субъективно все авторы, думаю, пишут ужасы для того, чтобы они не осуществились. Я в свое время дал волю своим страхам и прогнозам в продолжении "Невозвращенца" - повести "Приговоренный". Там действие происходит в 2017 году, герой "Невозвращенца" стал стариком, за ту, прежнюю деятельность, ему присуждают Нобелевскую премию, и повесть есть история его поездки за премией. Но мой личный интерес на этом исчерпался, мне не очень интересно сейчас писать фантастику, если не считать сказок о современности. И такого интереса к антиутопии, как в начале 90-х годоФв, уже не будет. Что же касается Сергея Доренко, то это памятный многим своими манерами телеведущий, а не романист. Я его в качестве телеведущего и воспринимаю, и уже даже с напряжением (правда, без особого удивления) воспринимаю в качестве активного деятеля КПРФ, но уж никак не в качестве романиста.

Александр Проханов:

- Современные писатели все больше становятся жертвами виртуального, компьютерно-телевизионного опыта. Почти исчез тип писателя, который присутствовал бы на фронтах реальной войны и стал баталистом, писатель, который бы родился в деревне и писал о скорбях сегодняшнего крестьянства┘ Как все наши люди, писатель оказывается во власти аудиовизуальной информации, разнообразных картинок... И этим опытом, который писатель черпает из того же телевидения, он обязан воспользоваться, трансформировать в некий исходный, первичный материал (хотя сам опыт - вторичный, третичный, недостоверный, сепарированный). И вот писатель начинает с этим опытом играть, обращаться беспощадно или бережно. А поскольку все эти телематериалы политизированы, они и заставляют писателя использовать жанр политической условности. То есть жанр утопии или антиутопии. Поэтому этот жанр чрезвычайно моден, его осваивают все, кому не лень. И ваш покорный слуга стал жертвой этого жанра (надеюсь, я привнес нечто новое в эстетику, связанную с этим виртуальным экстрактом). И, конечно, книга Сергея Доренко принадлежит к тому же разряду. Его антигерой, которого он так восхитительно и люто ненавидит - нынешний президент, - становится объектом его инфернальных фантазий. Он встречался, конечно, с Путиным, но он не может по-настоящему рассказать о его быте, укладе, о ситуациях, которые происходят с президентом в Кремле и вне Кремля. И поскольку Доренко революционер - красно-оранжевый или еще какой-то, он всю свою неприязнь к режиму Путина превращает в такой имитационный революционный роман, укладывающийся в жанр ультра-модернистской утопии, отражающей квант современной актуальной истории, но написанной в жанре абсолютной условности.

Один из способов, которым пользуется Доренко, - это превращение реальных прототипов в реальных героев, когда прототип в герое теряет много своих характеристических черт, но дает ему свои имя и, так сказать, паспортные данные. Поэтому там и Путин Владимир Владимирович фигурирует, и, например, мой друг, журналист и писатель Владислав Шурыгин, славный своими подвигами в 1993 году и у которого недавно вышла книга "Письма мертвого капитана". Доренко решил и его внести в свой фантасмагорический контекст, и Шурыгин в книге Доренко берет под контроль какие-то объекты в Москве: Кремль, ФСБ, "Детский мир"┘ Чем реальный Шурыгин несказанно горд!