Петр Резвых Юрген Хабермас. Философский дискурс о модерне/ Пер. с нем. под ред Е.Петренко. - М.: Весь мир, 2003, 416 с.
Юрген Хабермас. Будущее человеческой природы: На пути к либеральной евгенике?/ Пер. с нем. М.Хорькова. - М.: Весь мир, 2002, 144 с.
Хотя на русский язык Юрген Хабермас переводился очень мало, имя это в России хорошо известно. Спросите любого завзятого интеллектуала, кто считается крупнейшим из ныне живущих философов Германии, и вам наверняка назовут именно его. О Хабермасе написана не одна монография, на него любят ссылаться как на авторитет в политологических дискуссиях, без упоминаний о нем не обходится никакой учебный курс по современной философии. Про таких обычно говорят: "живой классик". Так что нет оснований сомневаться в том, что русские издания двух крупных философских работ Хабермаса будут востребованы публикой. Тем более что речь идет о двух очень разных книгах, представляющих нам философа как бы в двух разных ипостасях - в роли кабинетного ученого и в образе ангажированного мыслителя, активно участвующего в самых что ни на есть злободневных дискуссиях.
"Философский дискурс о модерне" был написан в 1985 году. В основу книги положены лекции, прочитанные Хабермасом в предыдущие два года во Франкфуртском университете. В них философ попытался подвести итоги своей многолетней работы и поместить собственные усилия по осмыслению ситуации современности в контекст важнейших философских дискуссий последних двух веков. Философская позиция Хабермаса обозначена здесь прежде всего через полемическое размежевании с идеологами и теоретиками постмодерна. Поэтому, хотя работа создана четверть века назад, в Россию, где увлечение постмодернизмом только начинает мало-помалу уступать место пресыщению, она поспела как раз вовремя. Да и в собственной теории Хабермаса разобраться куда легче, если она сравнивается с другими, уже знакомыми.
С тех пор как Гегель закрепил за философией привилегию выражать в мыслях свою собственную эпоху, говорит Хабермас, понятие модерна стало ее главной проблемой. В течение всего двадцатого века философы пытались ответить на вопрос, в чем же состоит сущность эпохи, которую в учебниках истории называют Новым временем, подвергнуть критике ее основные ценности и ознаменовать тем самым ее завершение. Внимательно анализируя и сопоставляя друг с другом всевозможные версии этой критики у Ницше, Хоркхаймера-Адорно, Хайдеггера, Деррида, Батая и Фуко, Хабермас стремится показать, что никто из них не достиг своей цели. Рассуждения о преодолении метафизики, деконструкции, смерти субъекта и тому подобном приводят в тупик. Срабатывает старая как мир ловушка: стремление мыслить вопреки модерну оборачивается непреодолимой зависимостью от него. Чтобы избавиться от этого, нужно направить критику в позитивное русло. Многократно разоблаченной претензии новоевропейского "инструментального" разума на господство надо противопоставить не "другое разума", но "другой разум", другую рациональность. Черты этого нового разума, который Хабермас называет "коммуникативным", намечены в последних разделах книги. Перспектива единого субъекта сменяется в нем соотношением множества перспектив разных участников диалога, а поиск общеобязательной истины - стремлением к общению, в процессе которого "участники избавляются от своих субъективных воззрений ради рационально мотивированного согласия".
Замечательным свидетельством того, что изображенная Хабермасом коммуникация не только возможна, но и продуктивна, служит написанная им в 2001 г. небольшая книжка "Будущее человеческой природы", где философ включается в бурные дискуссии об этических проблемах, порожденных развитием новейших биотехнологий. Разговор о допустимости технического вмешательства в генетические процессы Хабермас ведет на языке рациональных аргументов, пытаясь наметить такие способы обсуждения, которые могли бы обеспечить достижение консенсуса по каждому конкретному аспекту проблемы. Этот вдумчивый и ответственный разговор без малейшего намека на патетику и публицистическое пустозвонство наглядно демонстрирует, как опора на коммуникативный разум дает мыслителю возможность эффективно воздействовать на реальные общественные процессы.
Впрочем, нам до коммуникативной рациональности еще далеко. Об этом как нельзя более убедительно свидетельствует качество русского перевода "Философского дискурса о модерне". Над книгой трудились аж пять переводчиков, включая научного редактора, но совсем непохоже, чтобы в процессе работы происходила хоть какая-то коммуникация хотя бы между ними. Потому что ежели бы она происходила, перевод не пестрел бы грубыми ошибками. Не появились бы неуклюжие фразы, которым самое место в рубрике "Из школьных сочинений", вроде тех, что поэзия "напрямую отличается" от философии, а самокритика "опирается на рождающихся в голове с помощью повествовательных средств будущих цельных биографий". Не приписали бы Гегелю обоснование "иерархической связи субъективного, объективного и абсурдного (!) духа". "Холистически неразлагаемый фон" не превратился бы в "голлистический" (бедный де Голль!), "Надзирать и наказывать" Фуко - в "Аресты и наказания", а батаевская "Проклятая доля" - в "Часть, объявленную вне закона". Слава Богу, что книга о будущем человеческой природы досталась одному переводчику, и притом очень компетентному и добросовестному.
