Илья Максакова СЕЙЧАС кажется, что это было давно. Чеченская война, как и пять лет назад, стала неотъемлемой частью жизни всей России. Однако это произошло всего лишь год назад. Именно со 2 августа 1999 года ведется официальный отсчет проведения контртеррористической операции на Северном Кавказе. Строго говоря, было бы правильней считать началом операции 8 августа, когда боевики под командованием Шамиля Басаева вторглись в Дагестан и захватили несколько селений Ботлихского района. Но российское военное командование ведет отсчет со дня первых локальных боев дагестанских милиционеров с религиозными экстремистами в Цумадинском районе, которые произошли именно 2 августа.
К войне невозможно привыкнуть. Поэтому если острота восприятия поступающих с Северного Кавказа сообщений и притупилась, то все равно чеченская война остается постоянно ноющей раной для российского общества, не говоря уже о родственниках погибших военнослужащих и милиционеров. Вообще общественное мнение за минувший год выдержало несколько настоящих потрясений, оставаясь тем не менее до сих верным своему главному убеждению - контртеррористическую операцию нужно довести до конца. Однако, вспомним, в августе прошлого года, во время боев в горах Дагестана, во многом благодаря прессе весьма распространенным было мнение, что Дагестан неминуемо повторит судьбу Чечни. Да что там пресса, если даже премьер-министр России в день своей отставки говорил, что "мы можем потерять Дагестан". Убеждение в бессилии российской власти перед чеченскими боевиками, усиленное их безнаказанностью за все свои преступления трех лет "независимости", стало доминирующим. Поэтому жесткий отпор боевикам со стороны дагестанцев и решительные действия российских силовых структур, поддержанные новым премьер-министром Владимиром Путиным, породили настоящий патриотический подъем, который продолжался достаточно долго и не иссяк даже сейчас.
Кстати, к чести Владимира Путина, он и не пытается прямо опровергать связь событий на Северном Кавказе со своей стремительной карьерой. Но и не признает продолжающихся ошибок Москвы, а также необходимости кардинальным образом менять саму идеологию российской политики на Кавказе - а это уже даже не только прекращение войны. Год назад будущий глава государства сумел сделать то, чего не удавалось никому за последние десять лет - практически полностью консолидировать общество. Даже правозащитники не решались выступить против действий федеральных сил на Северном Кавказе, а отдельные политики, вдруг высказывавшиеся за приостановление боевых действий, буквально на следующий день объясняли, что они были неправильно поняты.
Действительно, альтернативы применению силы, как утверждала в том числе и "НГ", не было. В Чечне мы столкнулись не с национально-освободительным движением и не "исламской революцией", а с режимом глобальной преступности. Но сила должна была привести к порядку, а не к беспределу и дополнению режима преступности новыми составляющими. Другими словами, взялись "мочить террористов" - надо было мочить, а не придумывать сказки про "последние оплоты бандитов", которые еще недавно были любимой темой выступлений генералов. А сколько устанавливалось сроков окончания операции? Это можно было понять в период предвыборной кампании, но не сейчас. Тем не менее некоторые негромкие голоса военачальников и политиков по-прежнему делают предположения о полном разгроме бандитов не позже октября-ноября этого года. А ведь еще в первую чеченскую войну едва ли не на официальном уровне был сделан вывод о невозможности "победы".
Генералы не любят, когда их голословно обвиняют. И все-таки можно абсолютно голословно утверждать, что если дело так пойдет и дальше, то война не закончится не только в ноябре этого года, но и в ноябре 2010-го. Есть слишком много свидетельств, что прекращать воевать не хочет никто, кроме мирных жителей Чечни, о которых, кстати, за последний год вспоминали вообще меньше всего. Количество добровольцев, направляющихся в Чечню, не уменьшается, несмотря на рост жертв среди военнослужащих. Преступность достигла таких размеров, что командование не в состоянии ее скрыть, время от времени устраивая публичные аресты. Военные сейчас не могут пенять на политиков, которые им, дескать, мешали во время первой кампании. О том, что на Северном Кавказе что-то делается не так, свидетельствует реакция соседей Чечни. Если, например, Ингушетия и Северная Осетия с самого начала не поддерживали силовую акцию, то сейчас даже в Дагестане - наиболее последовательном и безоговорочном стороннике Москвы - выражаются сомнения относительно эффективности действий федерального Центра.
Интересно, а какова вообще цена, которую Россия готова заплатить за достижение целей в Чечне? По официальным данным, количество погибших военнослужащих превысило две тысячи человек, а с учетом раненых потери составляют более десяти тысяч. Можно привести достаточно убедительные доводы в пользу того, что официальные данные занижаются. Статистика о погибших мирных жителях вообще отсутствует. Сами чеченцы (не сепаратисты!) говорят о не менее 20 тысячах жертв. Объективность никогда не была их самым сильным качеством, но, видимо, речь действительно идет о тысячах. Республика полностью разрушена, хотя казалось, что после первой войны разрушать уже нечего. О том, что сейчас федеральные силы взялись за Чечню более энергично, чем пять лет назад, говорит хотя бы увеличившийся поток беженцев. Кроме того, именно в ходе нынешней кампании чеченцы познакомились с такими новинками вооружений, как "Змей Горыныч" и "Буратино", не позволяющими после их применения даже обнаружить останки погибших. Если предположить, что война закончится прямо сейчас, то ее последствия, не говоря об экономических, не удастся преодолеть еще долго. В Чечне выросло целое поколение потерянных для мирной жизни молодых людей, а по просторам России разъедутся поднаторевшие в зачистках "борцы с террористами". И все это только за одну, случайно оторванную ногу Басаева?
Сейчас ситуация на Северном Кавказе такая же, как и год назад. Как и тогда, военные ежедневно готовятся к отражению нападений боевиков на Дагестан. Добавились лишь опасения захвата Грозного. Поэтому закончить эту статью можно началом из статьи в "НГ" годичной давности: "Когда этот номер попадет к читателю, уже может быть известно, началась ли новая кавказская война".
