Дарья Курдюкова.
Некоторые дизайнерские идеи архитектора актуальны и сегодня.
Фото РИА Новости
История архитектуры запомнила Ле Корбюзье одним из главных новаторов прошлого века, хотя речь, в сущности, шла о типовой застройке. В кооперации с парижским Фондом Ле Корбюзье и с другими собраниями Франции, Швейцарии, Испании, а также с нашим Музеем архитектуры ГМИИ сделал большую, в четыре сотни экспонатов, ретроспективу мастера к его 125-летию – «Тайны творчества: между живописью и архитектурой». Необычная в залах на Волхонке архитектурная выставка – послание с подтекстом. Курирует его специалист по Ле Корбюзье Жан-Луи Коэн.
Платон грезил государством философов, Ле Корбюзье – псевдоним, который в 1925-м взял Шарль-Эдуар Жаннере – тоже был утопистом, но для нового общества деловых людей предлагал функциональную архитектуру. Она организовывала жизнь преимущественно посредством железобетона. Страсть к нему он «перенял», торжественно сообщает экспликация, от Огюста Перре. Парадокс – его, последовательно пытавшегося материализовать столь ненавистную сегодня идею массового строительства, начиная типовыми ячейками «Дома-Ино» и «Дома-Ситроен» («дом – машина для жилья»), многоэтажной «жилой единицей» в Марселе и заканчивая градостроительными амбициями, – почитают в ряду самых великих архитекторов. Потому как самозабвенное увлечение развитием форм (коробки хрущевок им не чета) шло от внутренней свободы.
Архитектурная выставка могла бы стать нудной, строгой, самой себе мало интересной штудией. Пушкинский, не специализирующийся на архитектурных показах, позвал в (у)строители пространства дизайнера Натали Криньер (в Москве ее помнят по экспозициям Грейс Келли в фонде «Екатерина» и Диор в самом ГМИИ), чтобы с архитектурных высей ворох чертежей-аксонометрий-макетов спустить к человекам. И весь этот сложный механизм ожил, дышит, выдыхая громадье планов и вдыхая – обретая объем – макеты. Выдыхая его книги-журналы, пуризм (как стиль) картин с блокообразными натюрмортами и женщинами, близящихся разом к сюрреалистическим холстам Пикассо, к живописи Леже и скульптурам Бранкузи, – и выдыхая скульптуры и даже мебель (усовершенствованный шезлонг – дело рук его, Шарлотты Перриан и Пьера Жаннере). Или вот в Белом зале, расчерченном Криньер асимметричными выгородками, разложены на полке объекты «поэтического отклика»: галька, окаменелости и одеревенелости – то, что, казалось бы, коллекционируют натуры романтического склада, а вот ведь и рационалист Ле Корбюзье тоже. И рядом объекты на постаменте-загогулине, форма которого, пожалуй, напоминает и знаменитую, абсолютно неканоничную, на раковину похожую капеллу Нотр-Дам-дю-О в Роншане. Смотришь, на этом пьедестале стоит деревянный «Собор» – вклинивающиеся друг в друга разноцветные блоки, а внизу – то ли красная пятерня, то ли языки пламени. Даже удивительно, как эта поэтичная «ересь» до сих пор не оскорбила чувств религиозных активистов?! Наконец, завершая выставочный маршрут по правой стороне галереи, здесь как будто открывают окно на свежий воздух, в жизнь – открывают и архитектурной, и вместе с тем пейзажной съемкой его построек (Ричард Пэр).
К слову, говорят, в роду Жаннере еретики как раз были. Среди альбигойцев, которых несколько веков назад из Франции «попросили». Может, и Ле Корбюзье был в чем-то еретиком, предпочитавшим обрубать концы. По разработанному им для Парижа «плану Вуазен», центр города превращался в сетку с регулярной планировкой и высотками. Такого рода градостроительные фантазии он потом предложит Стране Советов. Мол, стереть к чертям надо с лица Москвы все, кроме Кремля, Мавзолея и собора Василия Блаженного, Большого театра и нескольких церквей, и тоже сделать регулярную планировку. В Пушкинском неподалеку от планов – трогательный такой рисуночек. Вид со стороны Белорусского вокзала: пустошь, на фоне арки Бове угловатая лошаденка тянется к кучеру, выпятив губу. Большая деревня, словом. Еще он хотел построить нам Дворец Советов – с авангардной геометрией тонких колонок, прямых углов, полукружий и с учетом новейших акустических изысканий. «Правда» окрестила его «ангаром для съездов». В Москве в итоге Ле Корбюзье сделал лишь здание Центросоюза на Мясницкой. Из СССР уехал восвояси, но успел встретиться с Мейерхольдом и Эйзенштейном и подружился с конструктивистом Александром Весниным.
Ле Корбюзье придумал больше 400 проектов, осуществил 75 в 12 странах. Он предлагал альтернативу – архитектура или революция. Это и был революционер, мечтавший перелицевать целые города (тут – по Евтушенко: «Хорошо, что мне не удалось»), а занимавшийся преимущественно отдельными зданиями. Каркасные постройки со свободной внутренней планировкой, с плоской кровлей-садом, часто стоящие на опорах-колоннах и с ленточными окнами – из его архитектурных принципов.
Так почему же, наконец, все это в ГМИИ? Юбилейный год Пушкинского движется к завершению, чего не скажешь о бесконечных спорах и не скоро спорящемся деле, музейном городке. Музейные прожекты Ле Корбюзье – кстати, отдельный акцент показа. Всегда ведь так было: то, что спустя время стало традицией и даже классикой, поначалу нередко воспринималось в штыки. Ни в коем случае речь не идет об аналогиях между Ле Корбюзье и концепцией музейного квартала. Так и дело не в параллелях – в отношении к новаторству.
