Дарья Курдюкова.
На выставке Бойса на Гоголевском бульваре.
Фото РИА Новости
Одноименный манифест немецкий перформанисист Йозеф Бойс опубликовал в 1978-м, советуя заняться построением нового общества свободных людей, где каждый несет ответственность за социум. Злободневно звучащим и сегодня «Призывом к альтернативе» назвали показ художника с амплуа шамана в Московском музее современного искусства на Гоголевском. Ретроспективу классика, которого Генрих Белль считал персонажем Босха и именем которого назван один из московских театров, курирует директор берлинского Музея современности Hamburger Bahnhof. В том, какую альтернативу в 1950-х – 1980-х искал Бойс, здесь пытаются разобраться по документациям акций, инсталляциям и рисункам из немецких собраний.
«Конец XX века» Бойс назначил еще в 1983-м. В занявших всю комнату здоровенных каменных блоках прорезал небольшие конусы и одну из глыб водрузил на тележку. Черту под столетием он подвел идеей «социальной скульптуры». Согласно ей, все люди – художники, вольные формировать общество, как скульптуру. Вряд ли «Конец века» резюмировал эпоху, но наказ художника потомкам (он умрет спустя три года) зафиксировал. Потому инсталляция и венчает нынешнюю выставку, оставив многоточие проторенных Бойсом путей, «Призыва к альтернативе», одним из ключевых понятий которого стала социальная скульптура.
Жесткие рамки католического воспитания не застраховали Бойса от метаний. То он подрядился каскадером в цирке, то добровольно вступил в люфтваффе (мальчишкой он входил в гитлерюгенд, после вроде бы собрался стать медиком, да война поменяла планы), а потом решил, что кризисный мир нуждается в переустройстве, и подался в искусство. По «Призыву к альтернативе» мир виделся социалистическим. Бойс вообще был неутомим – основал Свободный международный университет, вошел и в Партию зеленых, и в арт-движение Fluxus. И ироничен: как то предложил поднять Берлинскую стену сантиметров на пять – улучшить архитектурные пропорции. В 1964-м он всерьез взялся за создание собственной мифологии, выпустив полуфиктивную автобиографию. Из книжицы следовало, что, когда в войну его самолет сбили над Крымом, якобы татары спасли будущего перформансиста от путешествия на тот свет и вылечили, обернув в войлок, жир и мед. Подтвердить сложно, но эти материалы он перенес в работы, что для публики стало шоковой терапией.
Бойсовскую странность выстроенная с немецкой четкостью экспозиция передает математически точно. Едва войдя в музей, взглядом упираешься в монументальный видеопортрет со вперившим в нас взор художником. Перспективу залов закрывает то фотоплакат «Революция – это мы» (худощавая фигура в шляпе и джинсах походит скорее на хиппи, нежели на Людовика XIV, чье «Государство – это я» он перефразировал), то «Трамвайная остановка. Памятник будущему» (касающаяся не столько транспорта, сколько проецированных во взрослое сознание детских воспоминаний), то войлочный костюм. Довольно хладнокровно зрителя погружают в пространство приближающихся к абстракциям рисунков с оленями-лосями-русскими женщинами, с «Телом времени» да диковинным «Космогоническим инструментом в горах». В мир объектов вроде принта «Грета Гарбо и войлочная тряпка» (где есть актриса, но нет войлока) или собранной в пакет заячьей крови. Разъяснить их способны далеко не все бегущие по стенам бойсовские сентенции, и вскоре начинаешь прикидывать, что либо ты серьезно не в себе, либо их автор. Как будто не искусство он препарирует – нашу психику.
Этот радикал вернул в изобразительное искусство культ театрализованного смотрения авангарда – есть зрители и есть священнодействующий художник-шаман. Без бойсовской «шинели», войлочного кокона, в котором он на «скорой» прибыл в 1974-м в нью-йоркскую галерею Рене Блока и прожил несколько дней в обществе койота, может, не загавкал бы потом человек-собака Кулик. Тот, правда, будет эпатировать, а Бойс в «овечьей шкуре» ввязался в небезопасное соревнование, пробуя «примириться» со священным для индейцев койотом, которого преследуют белые люди. В зале возле видео этой самой известной его акции («Я люблю Америку, Америка любит меня») больше всего людей, смотришь на беснующееся животное, знаешь исход и все-таки волнуешься: «Да он его сожрет…» Но спустя время Бойс уже преспокойно ложится в свой угол, волк – в свой… И без таких шуток со смертью, пожалуй, не было бы перформансов Марины Абрамович (она, кстати, повторила бойсовский «урок» с мертвым кроликом). Бойс исследовал «характер поля» – напряжения между человеком и миром – и искал внутренние связи вещей. У каждого на то свои средства.
