Дарья Курдюкова.
Внучка художника, внешне очень похожая на Шагала, приехала в Москву, чтобы представить работы деда.
Фото автора
Выставку к его 125-летию наукообразно назвали «Марк Шагал. Истоки творческого языка художника». Но это оказался живой показ, с помощью декоративно-прикладного искусства картинам попытались придать объем и поискать аналогии – не всегда бесспорные – образам Шагала. Теперешний «выход» художника среди полутора сотен графических работ с вкраплениями живописи, керамики и даже скульптуры для фонтана обещает, в частности, еще не виданного в России Шагала. Проект в складчину подготовили ГТГ, наследники художника, западные и российские коллекционеры и музеи. Куратор тот же, что был на ретроспективе «Здравствуй, Родина!» семилетней давности. С тех пор, правда, Екатерина Селезнева ушла из галереи и стала директором Департамента международного сотрудничества Минкульта.
В стремлении к изысканности главное – не переусердствовать. Аналогии и выставочный дизайн хороши как аккомпанемент, и от него ждешь попадания в тон. Нет, Шагал тут именно такой, какого ждут. Все как полагается – быт, утративший обыденность и ставший фантасмагоричным, переворачивает мир вверх дном. А грусть и радость, как в жизни, неразлучны, потому и соседствуют в зале офорты (к его книге «Моя жизнь») со свадьбой и с могилой отца, а неподалеку с могилой матери и с влюбленными. И развеска, которая на этот раз приятно удивила продуманностью, тонко и ненавязчиво эти параллели выявляет.
Фирменные шагаловские животные с печальными человеческими глазами сосуществуют с подкрашенными с акварельной нежностью дворниками. Сытый помещичий мир иллюстраций к «Мертвым душам» и «Басни» Лафонтена – это уже видано. Зато впервые прочерчена ось от детских почеркушек (ранние альбомы из собрания Тамаза и Иветы Манашеровых) к коллажам 1960–70-х годов из коллекции наследников Шагала (он, как и Матисс с его декупажами, в поздние годы взялся за ножницы). Разглядеть, как неловкие линии детской руки обернутся плывущим, парящим, кривоватым, но лиричным миром зрелого человека. И сравнить графику «плоскую» с переведенной в объем сервиза, который Шагал расписал к свадьбе дочери Иды – мотивы те же.
С художником – дело понятное, а вот аранжировка показа… Тут, впрочем, стоит разделять разные моменты. Удовольствия смотреть живые вещи не отнять, как и симпатии, которую вызывают параллелью идущие экспонаты – от сакральных предметов до плетеной люльки-коляски и проецируемых на стену витражей (того, что можно назвать дизайном). Вопрос, добавляет ли что-то этот дизайн к Шагалу? Хорошо, что из петербургского Этнографического музея и из московского Музея истории евреев в России привезли меноры и хануккии, но вряд ли они сообщат нечто новое о Шагале – скорее работают на атмосферу. Правда, стремление к ней иногда спотыкается о случайность отбора. Параллели работают, если точны. Может ли претендовать на точность появившийся тут изразец с трубящим воином из Косово?
Но есть и безусловная кураторская удача. Вообще все это стоило затевать хотя бы ради сопоставления шагаловских опусов с лубками. Рядом с аппетитным «Славным подпивалой, веселым подъедалой» – раблезианская «Трапеза Собакевича» (к слову, благодаря гоголевским иллюстрациям Шагала, заказанным маршаном и издателем Амбруазом Волларом, «Мертвые души» впервые перевели на французский). Хотя… если по лубку катится в санях крестьянин, считать это композиционной аналогией к «Смерти крестьянина Петра Савельева Неуважай-Корыто», погребенного под телегой, – все-таки натяжка. А еще Шагала хорошо бы сравнить и с классическим искусством, пофантазировав, не стала ли его живописная «Обнаженная над Витебском» далеким эхом веласкесовской, тоже повернувшейся к нам спиной «Венеры»…
Раз представился удачный повод поговорить о дизайне, тут можно было пойти еще дальше. Если к картине «Парикмахерская» подверстывают выгородку с уголком цирюльника (трогательно подчеркивая – «Инсталляция «Парикмахерская» – чтобы уж все поняли, ГТГ тоже в курсе новейших тенденций и делает «инсталляции»), если сюда вкатили люльку-коляску, если расставили сакральные предметы и спроецировали на стену витражи для синагоги при больнице Хадасса в Иерусалиме, то и притулившиеся скромно у стенки скульптуры для фонтана стоило вынести в центр зала (места хватает) и сымитировать тот самый фонтан. Чтобы была и улица, и общественное, и приватное пространство. Кстати, как рассказала «НГ» внучка Шагала и вице-президент Шагаловского комитета Мерет Мейер, мраморные рыба и птица происходят из семьи франко-русских коллекционеров Костелиц. Шагал сделал фонтан со скульптурами, окруженными мозаичной стеной, для дворика перед столовой их парижского дома. После смерти супруги хозяин подарил фигурки Фонду Пьера Джанадда. В Москву, правда, привезли не оригиналы, а единственную их копию, на изготовление которой Комитет Шагала дал согласие.
Идея музейщиков не просто в энный раз показать Шагала, а поискать аналогии, перевести картинку в 3D – в целом ход нетривиальный. И глядеть на него в такой аранжировке, пусть сопоставления и не всегда точны и новы, все же гораздо интереснее.
