Дарья Курдюкова.
Веера Андрея Филиппова.
Фото автора
Нынешний показ – вторая часть выставочного «триптиха» группы «Купидон», где Андрей Филиппов трудится вместе с Юрием Альбертом и Виктором Скерсисом с 2009-го. Впрочем, хронология условна, поскольку каждый проект самостоятелен. Хотя главными объектами выставки «Веерное отключение» стали веера и лампы, она не про электрический катаклизм. Художник сделал тотальную инсталляцию на тему конца – света ли, империи ли. Страшным судом он никому не грозит, но вновь актуальным державным амбициям достается его концептуалистского сарказма.
Конечно, в мире, перешагнувшем через территориальные границы благодаря тому, что опутал себя проводами и сетями, потеря электропитания – катастрофа. Как без рук, как без воздуха. Но тем, кто пережил крах империй, и другим, маниакально ожидающим конца света каждые несколько лет, было похуже. Концептуалист Андрей Филиппов свел разные варианты апокалипсиса в контексте имперского мифа и теперь глядит на все это глумливым оком с высоты демиурга. Светопреставление подано как светопредставление. В одной конкретной точке Москвы. Но – все по порядку.
Что касается имперской идеи, ее художник вертит так и эдак уже давно – то двуглавые птицы на его работах в надписи сложатся («Риму – Рим», «ХВ»), то закрутятся в спираль инсталляции «Балканское/Русское барокко». Сейчас «орлиным» шрифтом он выписывает на холсте ссылки на Библию, рядом на постаменте отмеряет время «Гномоном» в виде располовиненной имперской птахи, а в углу зала помещает «Живую воду» – опять холсты и снова с орлами, на стыке стен скрепленными семью амбарными замками – надо думать, навеки. Имперское ноздря в ноздрю идет с апокалиптическим, не упуская из виду числовую символику. Тут и четыре всадника из Откровения, ставшие у Филиппова четырьмя стягами («Катехон»), и семь ангелов с семью трубами, причем ангелы со свитками упрятаны за веера на моторчиках. Напротив них – «Лиры и трубы», тоже числом семь, а видом – пионерские горны, только на красном вымпеле не дедушка Ленин, а нечто вроде: «Туманом съело полгоры печаль съедает душу Небесный град не виден мне и путь к нему разрушен». Филиппов как всякий концептуалист пафоса страшится – поэтому даже лицедействуя на небезопасную сегодня тему имперских амбиций, играючи микширует символы и ставит на всем печать иронии.
А сам апокалипсис – загляденье, чудо что такое: веера с написанными на них мрачными небесами складываются, и за ними выглядывает светящийся диск с фломастерной ангельской рукой со свитком. Диск этот похож на луну, но приспособлены под него совковые бра, какими прежде украшали места общественного пользования. Глаз не оторвать, особенно имея в виду, что действо мгновенное – сложился веер и снова раскрылся, и уже ничего не видно.
Художник жонглирует смыслами, и пока зритель не успел опомниться, за каким значением пуститься в путь, Филиппов, как тот самый главный в театре зощенковский монтер, – нет, свет не гасит, но регистры переключает не без удовольствия. Только семантические. Вот входите вы в галерею, а там такой незатейливый натюрморт – череп (не тот бриллиантовый хит Дэмиана Херста, упаси боже, а фаянсовая вазочка) с вербой. Тут, конечно, и «суета сует» vanitas в голове промчится, и Вербное воскресенье – а Филиппов, все эти догадки имея в виду, но оставив в стороне, пишет просто – «Вербализация сознания». Ассоциации, отпущенные в свободное плавание, – ключ, которым советуют отпирать выставку.
Тем более что репетиция светопреставления в Stella прошла безболезненно – даже электричество не подвело. Держава рухнула давно, державные амбиции, правда, нерушимы, и это, конечно, выглядит угрожающе. Но если пока возможно над этим смеяться, значит, еще не конец. И Civitas Dei, что открывается покидающему галерею – по Филиппову, прикрепленные к стене CD. Значит, еще есть что сказать и написать.
