Дарья Курдюкова.
Участники Товарищества. Среди сидящих – Крамской (седьмой слева), Репин (восьмой слева), в ряду стоящих – Поленов (третий слева) и Суриков (пятый слева).
Первая выставка Товарищества передвижных художественных выставок (ТПХВ) открылась в петербургской Академии художеств 29 ноября 1871 года. Передвижники просуществовали до 1923-го, хотя уже в начале нового века, в общем, перестали быть заметными. Тем не менее и сегодня ретроспективы этих художников пользуются большим спросом, а репродукции их картин украшают школьные учебники. Что в таком случае в их стратегии было перспективным, а что нет – и уместно ли искать параллели такой модели искусства сегодня?
Академия как крепостная стена, просто не сдастся. Оплот выучки, который сулил знание образцов, хорошо поставленную руку и в идеале – европейский пенсионерский вояж. С другой стороны, образцы – жесткие рамки, а твердая рука обещает водить проторенной дорожкой забронзовевших предшественников. Всякому хочется совершить бунт – ради самого бунта или в надежде пошатнуть устои.
О традицию, об образцы все и споткнулось. Еще с момента XVIII века верхнюю строчку в иерархии жанров академии уверенно занимал исторический. Претендующие на золотую медаль и стажировку студенты держали экзамен на заданный сюжет. В ноябре 1863-го «бунт 14-ти» порвал струну традиции – художники просили сами выбрать тему работы, а когда этого не случилось, 13 живописцев (в том числе Крамской и Маковский) и один скульптор отказались соревноваться в представлении эпизода из скандинавской мифологии и академию послали к чертям, оставшись без всех ее привилегий. Созданная ими Санкт-Петербургская артель художников – дебютная в России попытка проявить художественную самостоятельность, независимую от госпокровительства. Спустя семь лет ее реорганизовали в Товарищество передвижных художественных выставок, а в 1871-м открылась первая выставка ТПХВ, и среди 47 работ там были те, что стали азбучными: с пристрастием допрашивающий царевича Алексея Петр I и портрет Тургенева от Ге, поющие оду пейзажной хандре саврасовские «Грачи┘», попавшие со своими охотничьими байками на большую картину «Охотники на привале» и портрет Островского от Перова. Весной будущего года экспозицию перевезли в Москву, а в дальнейшем географию расширили, иногда вывозя выставки в Ригу, в Вильно, в Варшаву...
Через несколько лет после отмены крепостного права, во времена общественных бурлений, покушений на царя жест передвижников был нов, даже революционен. Это было демократично. Присоединиться к товариществу мог любой практикующий художник, причем для участия в показах необязательно вступать в объединение – в той самой первой выставке скульптор Антокольский участвовал в качестве свободного художника. Работы, кроме специально оговоренных выдающихся случаев, не должны были прежде экспонироваться. Внутренние вопросы решали голосованием, а финансовую независимость должны были обеспечить 5-процентный сбор от продажи произведений и платный для зрителей вход.
Один из подводных камней, потопивший в итоге огромный передвижнический плот, – та же традиция. Просуществовав полвека, эти художники сами стали ею и отмахивались от нового искусства, порицая его за дилетантизм. А вот Дягилев еще в 1897-м, не умаляя благородства первого порыва передвижников, счел их устаревшими и посетовал, что они учат «думать картину, а не чувствовать ее»┘ Впрочем, пополнить ряды передвижников можно до сих пор – оказывается, существует сайт ТПХВ, который предлагает это сделать.
Можно вспомнить недавнюю историю – дискуссии о том, убрать ли совсем фигуру Петра работы Церетели или просто передвинуть в какое-то другое, не такое видное место. Ясно, что к передвижничеству это отношения не имеет. Никакого. Вообще, проводить прямые параллели оттуда сюда сегодня не стоит – все-таки реализм передвижников пригодился потом соцреализму, чем себя немало дискредитировал, и сейчас остался уделом преимущественно союзхудожнических показов. Крупноформатные картины передвижников, впав в жесткую зависимость от жизни, покрылись налетом витийства, от них веет резонерством. Они болели за правду жизни, за народ и за родные просторы. XX век переболел борьбой с формализмом, и к реализму у него проявилась стойкая аллергия. Когда начинали передвижники, неофициальное искусство оформлялось вместе с ними – сегодня оно чувствует себя вполне уверенно.
Реализм сам по себе остается языком самым доступным и потому официальным, так что актуальное искусство старается изъясняться иначе. Постмодернизм ценит новые формальные подходы – не рассказать, как было, а пересказать. А темы? В сущности, пейзаж-портрет, который актуализировали передвижники, нынешним, актуальным по крайней мере, искусством не слишком востребован. Разве что в варианте вроде выставки «Русский пейзаж», что весной в галерее Гельмана курировал Гоша Острецов, но то ерническая, маргинальная линия. Виноградов и Дубосарский портрет и жанр разных эпох слили воедино в монументальном проекте «Времена года русской живописи», где процитировали и Ге с Перовым. С социалкой легче – с ней сейчас активно работают, взять хоть Семена Файбисовича, снимающего по большей части тоскливые будни города на мобильник и переводящего снимки в живопись. Историческая картина и «наше все» Репин тоже не пропали – растащены на цитаты. То Фарид Богдалов с Сергеем Калининым подверстали ремейк репинского опуса «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года» к началу 2000-х, сделав «Заседание Федерального собрания» с поправкой на лица политиков. То Константин Звездочетов письмо запорожцев турецкому султану перепишет, перерисует языком журнала «Крокодил». Бывший критический реализм отозвался нынешним ироническим.
Можно, в конце концов, уцепиться за формальный признак – гастрольный формат, он, кстати, в последние годы весьма активно возрождается. Сюда войдут выставки Марата Гельмана вроде перефразирующего итальянское arte povera показа «Русского бедного». Тут и выжимка из коллекции Пьера-Кристиана Броше «Будущее зависит от тебя. Новые правила» – ее возили по регионам для знакомства с достижениями contemporary art. Социальную остроту в передвижные выставки влил – впрочем, неудачно – проект Виктора Бондаренко и Дмитрия Гутова «Россия для всех» (его еще можно увидеть в Мультимедиа Арт Музее). Но это идея уязвимая – напоминая заборные надписи, тут показывают картины-таблички с текстом, у кого из известных людей сколько какой крови┘ Наконец, в пределах Москвы, на окраинах, делает open air выставки и экспозиции в школах Марина Звягинцева, автор идеи серийного проекта «Спальный район». И хотя разговор о разовых акциях, то есть выставки не перевозят с места на место, главное – остроумно обыгран передвижной формат, когда искусство из привычного центра идет в менее ожидаемые места. Получается, претерпев изменения, идея пригодилась.
