Екатерина Барабаш
Время пришло – снимать фильмы и думать о войне. Режиссер Дмитрий Месхиев и «узнаваемая» трубка.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Московский фестиваль ползет к концу. Хорошее кино здесь редкий гость, да и то – к основному конкурсу отношения не имеет. Конкурс изумляет непродуманностью отбора, невысоким качеством самих картин, редкой организационной сумятицей и еще массой вещей, о которых мы поговорим отдельно. Пожалуй, первым фильмом, слегка примирившим с унылой действительностью 26-го праздника жизни его организаторов, стал (что странно и приятно) российский фильм – картина Дмитрия Месхиева по сценарию Валентина Черныха «Свои».
Третий месяц войны. Из плена бегут Снайпер (Михаил Евланов), Чекист (Сергей Гармаш) и Политрук (Константин Хабенский). В двух километрах – родная деревня снайпера, где все трое находят прибежище в доме его отца. Старик (Богдан Ступка), оказывается, – немецкий староста, согласившийся стать им из обиды на советскую власть, заделавшую когда-то его кулаком и выславшую в Сибирь. С того момента, как трое пленных оказываются на чердаке у Старика, жизнь каждую минуту подсовывает героям необходимость выбора. Старик должен сдать двоих беглецов, чтобы местный полицмейстер (Федор Бондарчук) отпустил двух его дочерей, взятых в заложники. Молодая соседка (Анна Михалкова) должна выйти замуж за полицмейстера, чтобы спасти жизнь своему жениху Снайперу. При побеге Политрука ранят в ногу, и остальные молча бросают его одного против нескольких десятков немцев.
Свой в одночасье становится чужим, чужой – своим. И оказывается, что война страшна не только смертями, но и необходимостью каждую секунду делать какой-то выбор, который мгновенно ниспровергает прежние идеалы, на их месте сооружает новые. Как вынести груз новых, непонятных отношений с теми, кто вчера был своим, а сегодня стал чужим, и наоборот, – непонятно.
Недостатки (в основном на уровне сценария, где часто концы не сходятся с концами) фильму можно простить за одного только Богдана Ступку. Трудно сказать, состоялся бы фильм, если бы не он, создавший образ монументальной и трагической силы при минимуме слов и художественных приемов. Моментами кажется, что Ступка не справляется с колоссальной энергетикой, которую сам же и рождает. Справедливости ради, в фильме Месхиева почти каждый актер создает законченный и отточенный образ. Гармаш, кажется, играет на пределе возможностей (хотя, как хочется надеяться, возможностей у него еще предостаточно). Михаил Евланов тянет практически непосильную для новичка ношу – показывает, как наивный деревенский мальчишка за несколько дней обретает матерость и необходимый цинизм.
После премьеры обозреватель «НГ» встретилась с Дмитрием Месхиевым
═
– Дмитрий, это что – тенденция, что молодые вдруг взялись за фильмы о войне?
═
– Наверное, время пришло. Еще недавно снимать о войне честно было практически невозможно. Да и недешевые они, фильмы-то о войне. Сейчас многое изменилось, из картин о Великой Отечественной ушла парадность, необходимая в советские времена. Думаю, что назрела необходимость опять поговорить о войне.
═
– Вы понимаете, что ветераны подвергнут вас анафеме за одну только сцену, где герои сдаются в плен, – двое судорожно сдирают с себя гимнастерки, чтобы в них не опознали командира и еврея-политрука, третий бросается перед немцами на колени с немой просьбой в глазах: «Только не убивайте!»
═
– Они имеют на это право, Великая Отечественная – это их, выстраданное. Но мы же знаем, что далеко не все сдавались в плен героически. Точно так же, как не все предатели истинные предатели. Были же и такие, как Старик, которые пошли в старосты, с одной стороны, по просьбе односельчан – те знали, что он ничего плохого им не сделает, а с другой – это дальние отголоски революции, Гражданской войны, когда сильна была еще обида на большевиков, сломавших столько жизней.
═
– Партизанское движение, если следовать логике вашего фильма, зародилось не ради спасения родины – партизанами становились те, кто спасал собственную шкуру, как ваши персонажи.
═
– А разве это не так? Кто-то действительно спасал свою шкуру, кто-то шел в леса защищать свою семью, своих детей. Главное, что я хотел сказать, – это то, что не надо никого судить. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь объяснит, почему один нормальный человек на войне совершает подвиг, а другой, такой же нормальный, совершает предательство.
═
– Меня, да и многих других, потрясла игра Богдана Ступки – такой драматический накал, что в зале чуть ли не электрический ток пробегает. Но ведь изначально планировался другой актер?
═
– Я очень хотел снять в этой роли – только не смейтесь – Евгения Семеновича Матвеева┘
═
– Над чем же смеяться?
═
– Его все время использовали в прилизанных, гламурных ролях положительных героев. А он мог сыграть и сложную, по-настоящему драматическую роль. Я уверен, что он бы здорово сыграл. И я был бы в какой-то мере спокоен, потому что дал бы ему шанс наконец раскрыться. Но когда я уже совсем близко подошел к фильму, Евгений Семенович заболел, потом долго и тяжело болел. Потом его не стало. Но Ступка – самое что ни на есть прямое попадание.
═
– Мне кажется, что, ниспровергая одни штампы, вы кое-где на их месте воздвигаете другие. Это, по-моему, стало уже общим местом в фильмах о войне – зашуганный еврей, который обязательно погибнет, спасая своих┘
═
– Какой же тут штамп? Наоборот, «наш» еврей Лившиц, которого играет Костя Хабенский, для кино абсолютно нехрестоматийный. Бесшабашный, отважный парень, который в бой лезет первым, немцу череп крошит так увлеченно, что не оторвать. Поэтому его и ранят, что он самый отважный. А то, что он погибает, спасая товарищей, – куда ж ему деваться? Товарищи его бросили раненого, а он отстреливается – вдруг повезет?
═
– И все-таки – кто такие «свои»?
═
– Однополчане, односельчане, родственники, партизаны, полицаи┘ Мы все – свои, только некоторые ошибаются, оступаются. Судить их нам не надо.
