Майя Крылова
Вместо заманчивых итальянских гастролей Сергею Филину пришлось танцевать с Надеждой Грачевой современный балет в Большом.
Фото ИТАР-ТАСС
Камерные одноактные спектакли Большой театр показал на Новой сцене. «Палата номер шесть» поставлена хореографом Раду Поклитару на музыку Арво Пярта, «Магриттоманию» сделал бывший артист ГАБТа, многолетний сотрудник Балета Сан-Франциско Юрий Посохов, спектакль «Леа» по мотивам хасидских легенд на музыку Леонарда Бернстайна – отредактированное давнее сочинение худрука балета ГАБТа Алексея Ратманского. В последнее время худрук не уставал повторять, что разговоры о кризисе, охватившем ряды российских хореографов, небезосновательны, дело Большого театра – этому противостоять, а предстоящая премьера покажет, где искать немногих хороших хореографов. Задача благородная. Результат оказался менее возвышенным. Провала не было. Но и театрального события не вышло. Получилось что-то похожее на Чичикова, как его описывает Гоголь – «и не то чтобы толст, и не то чтобы тонок».
«Палата номер шесть» многим казалась совершенно не подходящей для балета. Но хореограф Поклитару сказал: все можно станцевать, главное – найти ключ. Отмычка обнаружилась в переделке Антона Павловича под другого писателя – что-то вроде Салтыкова-Щедрина. Чеховская щемящая интонация «чем повседневность повседневнее, тем больше мир похож на дурдом» почти исчезла. На ее месте появилась сатирическая смесь мимики с гимнастикой, при которой даже разговорные способности артистов балета задействованы, но их танцевальные возможности использованы мало. В «Магриттомании» неоклассическая хореография перемешана с акробатикой обильных силовых поддержек и множеством больших прыжков – все это привычно постановщику Посохову со времен молодости, проведенной в балетах Григоровича. Неясно только, зачем понадобился именно Магритт: предложенные движения никак не реагируют ни на откровенную иронию препарированной скрежетом и шумами музыки Бетховена, ни на сам замысел «магриттомании». Стандарты неоклассики просто «приклеены» к мотивам нескольких картин бельгийского сюрреалиста, отраженным в фоне и в реквизите. С тем же успехом можно было поместить на задник композицию Кандинского или картину Шагала, даром что Бетховен прослоен еще и клезмерской музыкой. А неплохой балет «Леа» его автор Алексей Ратманский испортил собственными руками. Новая редакция (и особенно новые костюмы и декорации датчанки Марианны Нильсен) напрочь выхолостили из спектакля дух первоисточника, пьесы «Диббук» – ощущение оглушительного и страстного простодушия, еврейской простонародной мистической напряженности. Теперь же получилась холодная постмодернистская игра, каких много. Финал, в котором герои, взявшись за руки, идут вдаль, к посмертному свету в конце тоннеля, и вовсе вызвал неловкость: подобная расхожая эзотерика, виденная в балетах тридцать тысяч раз, должна бы стать табу для такого мастера, как Ратманский. Это все равно, как если б балетный критик постоянно и напрямую эксплуатировал в рецензиях слово «духовность».
Но все-таки у нынешней премьеры Большого театра есть два плюса. Во-первых, артисты получили не очередной ввод в роль, затанцованную предыдущими поколениями, но вкусили творческую сладость участия в «своих» спектаклях, когда образ сделан непосредственно на психофизические данные конкретного исполнителя. Важен и сам принцип появления новых работ, сделанных современными постановщиками в неодинаковых манерах и с разными исполнительскими задачами. Это если смотреть на премьеру с точки зрения длительного театрального процесса, а не конкретного результата «здесь и сейчас». Второй плюс вытекает из первого: в балетах несколько удачных актерских работ. В «Палате номер шесть» они, например, спасают постановку. Невозможно решить, кто пронзительней – Денис Савин (Пациент), словно реагирующий на свирепость окружающего мира жизни всеми нервными окончаниями, или Юрий Клевцов (Доктор), с его робкой интеллигентностью движений и тонкими нюансами в передаче отвращения к «свинцовой мерзости» жизни. Ян Годовский и Денис Медведев станцевали «Магриттоманию» в нужной, изысканно-«поджарой», четко рисующей линии манере. Главный солист Дмитрий Белоголовцев в этом балете неудачно повторил собственные стереотипы героического танцовщика. А его партнерша Екатерина Шипулина, как обычно, стремилась завлекательно изогнуть спину, а не вникнуть в особенности танца. Что же касается «Леи», то труппа поработала от души, а второй состав – Мария Александрова (Лея) и Дмитрий Гуданов (Ханан) – танцевал гораздо лучше первого. Эти артисты виртуозно раскрыли суть, когда вселенская космическая мистерия образуется в, казалось бы, «местечковых» обстоятельствах. На первом спектакле слишком брутальная Надежда Грачева не вытянула партию на уровень, показанный первой исполнительницей этой роли Ниной Ананиашвили. Ее партнер Сергей Филин, кажется, в очередной раз демонстрировал свою ненависть к балету и, похоже, вложил в равнодушное исполнение вполне конкретное разочарование – из-за этой работы Филина не пустили на выгодные личные гастроли в Италию.
