Александр Князев
Мост, соединяющий Таджикистан с Афганистаном, находится в зоне особого внимания таджикских пограничников. Фото Reuters
Примерно в 2018 году, после разгрома основных бандгруппировок в Сирии и Ираке, большое число боевиков ИГ («Исламское государство» – террористическая организация, запрещена в РФ) перегруппировывались для продолжения террористической деятельности: возвращения в Сирию или Ирак, подпольной террористической деятельности у себя на родине, в других странах. Именно тогда западные и международные организации начали активную кампанию в странах Центральной Азии по возвращению своих «заблудших», так сказать, граждан. В регионе были запущены целые государственные программы: «Мехр» – в Узбекистане, «Жусан» – в Казахстане, «Мээрим» – в Киргизии, с меньшим размахом этим занимались в Таджикистане, не поддался на эту по форме вроде бы гуманитарную агитацию только Туркменистан.
Помимо возвращения семей было и много прецедентов с попытками «реабилитации» и самих боевиков. А вскоре идеологами террористических структур была обнародована многообещающая фетва, обращенная к семьям боевиков из разных стран, в которой говорилось примерно следующее: «Жены, возвращайтесь домой, будьте законопослушными, идеальными гражданами, а время придет, и мы вернемся». Анализ поведения этих людей, возвратившихся в страны своего происхождения, показывает, что очень существенная часть из них вовсе не отказывается от активности по пропаганде радикальных идей.
Ставшая основой новой власти в Сирии группировка «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ, террористическая организация, запрещена в РФ) – бывшая «Джебхат ан-Нусра» (террористическая организация, запрещена в РФ), ранее – один из филиалов ИГ, еще в 2015 году призывавшая объединиться в войне против России и Ирана. В нее инкорпорированы боевики из разных группировок, и выходцы из стран Центральной Азии играют там далеко не последнюю роль. Идеологически ХТШ изначально близка к «Аль-Каиде» (террористическая организация, запрещена в РФ), которая больше направлена на создание глобального халифата, нежели сориентированное больше на ближневосточный ареал ИГ. Сейчас ключевая задача ХТШ, поддерживаемая Турцией и Западом, – стать устойчивой властью в Сирии, об этом говорит и риторика ее лидеров, в первую очередь уже известного Аль-Джулани, декларирующих отказ от мирового джихада. Вряд ли это навсегда, но пока боевики из других стран новому имиджу группировки в основном скорее мешают. И хотя дележ власти в Сирии еще не завершен, значительная часть этих боевиков – на уровне исполнителей из других регионов мира – может оказаться там менее востребованной.
Вероятно, уже начались привычные для этой среды перемещения между группировками, а также в другие потенциальные зоны активности, среди которых центральноазиатские страны с наличием в каждой из них немалого потенциального местного мобилизационного ресурса. Центральная Азия не последнее место, куда уже в роли эмиссаров эти боевики гипотетически могут устремиться. Тезис о вероятном возвращении боевиков в страны Центральной Азии и на север Афганистана сейчас активно муссируется в экспертной среде в России и в регионе, однако наибольшую угрозу безопасности представляют собой не они.
Во-первых, проблемой является само возвращение: большинство боевиков известны, будут легко идентифицированы местными спецслужбами и нейтрализованы. Во-вторых, и это важнее, более действенным может оказаться сам пример их успеха в Сирии. ХТШ в информационном пространстве сейчас перенимает своего рода эстафету лидера мирового «джихада»: такими ключевыми образами были в разное время «Братья-мусульмане» (террористическая организация, запрещена в РФ), «Аль-Каида», «Исламское государство», «Вилаят Хорасан» (все эти террористические организации запрещены в РФ).
Информационное влияние именно с Ближнего Востока давно уже было, остается и еще будет оставаться главным фактором угроз внутренней стабильности для стран Центральной Азии. На фоне победы международной террористической группировки ее участники превращаются в важных проводников радикальной идеологии. Учитывая и то обстоятельство, что во всех странах региона существует радикальное подполье, где примеры успешности единомышленников в Сирии, опять же гипотетически, могут использоваться для расширения числа сторонников. Впрочем, пока нужно отметить, что сирийский пример большого резонанса в радикальной среде в странах Центральной Азии не вызывает.
Таким примером успеха был приход к власти в Афганистане движения талибов (террористическая организация запрещена в РФ) в 2021 году, однако нужно отметить, что будучи явлением локальным, внутриафганским, талибы к настоящему времени со стороны потенциальной радикальной аудитории внимание к себе заметно потеряли. Они заняты созданием собственного государства, не совершая каких-либо действий деструктивного характера за пределами своей страны. Боевики из ХТШ им на афганской территории точно не нужны, да и пропускать через Афганистан они никого точно не будут.
Существует скорее другая вероятность: ситуация в самом Афганистане с точки зрения безопасности может ухудшиться на фоне происходящего прямо сейчас пограничного конфликта между Пакистаном и Афганистаном, гипотетически проецируясь также и на регион, являющийся для России зоной жизненных интересов. И это может никак не быть связанным непосредственно с ближневосточными событиями. У Исламабада может возникнуть искушение использовать террористический потенциал для создания «второго фронта» против афганской стороны. Подобная практика использования террористических группировок в интересах своей внешней политики свойственна очень многим странам. Свежий пример: то же турецкое кураторство в отношении ХТШ и союзных ей группировок при захвате власти в Сирии. Перемещение любых террористических групп – даже не особо многочисленных – на север Афганистана возможно только с территории Пакистана. Например, это переброска их в афганский Бадахшан с использованием во многих местах очень условной охраняемостью границы.
С другой стороны, Пакистану вряд ли выгодна серьезная нестабильность в Афганистане поблизости от своих границ. И даже если пакистанская сторона решит для давления на действующее правительство Афганистана использовать террористические группировки, привлечение боевиков с Ближнего Востока вряд ли понадобится.
В Пакистане сейчас находится руководство «Вилаят Хорасан», оно наверняка контролируется пакистанской межведомственной разведкой ISI, которая для этих целей может быть использована. Но и в этом предположительном случае речь может идти только о локальном росте нестабильности в афганском Бадахшане. Конечно, это потребует усилий со стороны силовых структур Таджикистана по повышению боеспособности на линии границы с Афганистаном. Но это будет работа по упреждению угроз, а не по их отражению какими-либо прямыми военными действиями. Появление на афганской стороне каких-то сил, сопоставимых по численности и боевой оснащенности с вооруженными силами и силовыми структурами Таджикистана и всех стран региона, просто нереально.
По аналогии с уже многими имеющимися примерами из недавнего прошлого уверенно можно говорить и о российском участии в такой работе в случае возникновения подобной ситуации. Подразделения российской 201-й военной базы, расположенной в Таджикистане, всегда относились к числу лучших в российских вооруженных силах. Опыт последних лет показывает также способность российской стороны оперативно принять участие в усилении на границах Узбекистана с Афганистаном, действует и российско-туркменский договор о безопасности.
Более долговременная и более реальная угроза для стран Центральной Азии, для Афганистана, для Ирана, России или Китая состоит в том, что падение режима Башара Асада в Сирии усиливает позиции Турции не только на Ближнем Востоке, но и в других регионах Азии, включая и Центральную. Прямое использование центральноазиатских или уйгурских боевиков – в контексте традиционной для администрации Реджепа Тайипа Эрдогана пантюркистской политики – непосредственно в странах Центральной Азии или в Китае выглядит пока маловероятным. Хотя, конечно, как инструмент гибридного характера террористический потенциал вполне может быть использован.
Являющиеся, по сути, прокси-средствами Турции, ближневосточные террористические группировки выходцев из Центральной Азии и сопредельных с нею стран могут быть, конечно, на какое-то время частично законсервированы Анкарой на будущее. Эти группировки, которые всегда и везде носят инструментальный характер, могут быть задействованы, например, и против курдских формирований, в первую очередь в той же Сирии. И таким образом, проблема центральноазиатских боевиков может пока сохранить свою ближневосточно направленную локальность. Но это, конечно, только пока и еще не факт.
